что больше она ничего не сказала.
Прекрасно понимала, что не люблю, когда проявляют тупую, дуболомную инициативу. Особенно если из себялюбивых побуждений.
— Он слишком добр, но я к нему привязан, — под взглядом Миланы я обратился к Лизе, и та снова удивлённо подняла брови, словно хотела сказать: «Вы? Неужели вам знакомы привязанности?»
— Побудьте здесь, Виктор проследи, — бросил я одному из помощников в доме, и кивнул Милане. Подметил, как вспыхнул огонь в её тёмных глазах, но сейчас мне было не до того.
После, может быть, потом. Милана прошла со мной долгий путь, я уважаю преданных соратников, тем более когда их так сложно найти, и сейчас мне была необходима её верность.
— Что ты себе позволяешь? — спросил я холодно, когда за нами закрылась дверь библиотеки. — Держи эмоции при себе.
— Прости, я обидела твою собаку, — улыбнулась она виновато и подошла ближе, заглядывая в глаза. Жаль, хвоста нет, тоже бы вильнула и лизнула руку. — Не хотела.
— Хотела. И дело не в собаке, — я перехватил её руку, пытавшуюся погладить меня по лицу. — Терпеть не могу, когда ты врёшь. Думаешь, не вижу?
Она поджала алые губы и прошипела:
— И я не слепая. Зачем ты притащил её сюда?
— Ты знаешь.
— Я не об этом, Дим. Не надо держать меня за дуру! Я видела, как ты на неё смотришь!
Я отпустил руку Миланы и отошёл к столу, наблюдая за тем, как она приглаживает волосы и кривит губы. Не знай я её так хорошо, подумал бы, что собирается заплакать.
Но я знал Милану ещё тогда, когда она носила другое имя и вела жизнь актрисы столичного театра. У неё выверена каждая эмоция, строго отмерена и дозирована, чтобы придать перчинку, но не переборщить.
Это я в ней и любил. Она всегда думала разумом, а не разбрызгивала сопли при каждой ссоре. И не истерила, пока того не требовал сценарий.
Знала всё и принимала правила игры. Приятный, восхитительный партнёр по жизни.
И умела хорошо трахаться.
— Думаю, тебе стоит поехать куда-нибудь дня, скажем, на три. Выбирай любую точку мира, — произнёс я, закуривая сигарету, и снова наблюдая.
Не согласится, но поймёт, что в любой момент может быть отстранена от дел. Испугается, затрепещет и будет покорной.
— Из-за неё меня убираешь? — улыбка Миланы стала злой. Хищной. — Думаешь, трёх дней тебе хватит? Впрочем, она ломаться долго не будет.
— Из-за неё. Не хочу, чтобы ты спутала мои карты. Знаешь, я этого не прощу даже тебе.
Она стояла, скрестив руки на груди, и, затушив сигарету, я подошёл, чтобы обнять Милану. Она сразу обмякла и прижалась ко мне, задрожав всем телом.
Заискивающе принялась целовать лицо, шею, и я почувствовал возбуждение. Мой член всегда откликался на ласки этой стервы.
— Прошу, обещай, что она… уйдёт, что не задержится, — выгнулась она и облизала губы остырм розовым язычком. Обещание доставить особые удовольствия.
— Дольше двух недель это дело не продлится. Вяземский отдаст документы, дочь у него единственная.
— И красивая, — протянула Милана и обвила мою шею руками. Уткнулась в шею, еле касаясь губами. — В твоём вкусе. Но я красивее.
Провокация. Скажу, что нет, Лиза некрасива, поймёт, что вру, подтвержу — затаит обиду. Милана умела мстить, делала это почти ювелирно.
Мы сблизились на почве возмездия её мужу. Я помог Милане стать собой. И вдовой.
От неё пахло гвоздикой и жасмином. Миррой и ладаном. Я любил этот её запах, дурманящий и одновременно приводящий в чувство.
— Это неважно, Корица, — прошептал я, подсаживая ей на стол. — Думай о деле и о нас. Не о ней.
— И ты не думай о ней, — Милана обхватила мою голову руками и с мольбой посмотрела в глаза. На миг она стала хрупкой и ранимой, почти стеклянной, как в тот миг, когда пришла ко мне за помощью. Много лет назад. — Пожалуйста!
Даже голос дрогнул. Я бы поверил, но давно не верю никому. Даже ей.
Больше мы не разговаривали. Диалог получался бессмысленным, значит, и не стоило терять на него время.
Я с силой ворвался в её рот, смял губы, размазывая алую помаду, и поймал себя на мысли, что хочу услышать запах той, посторонней.
Как она будет принимать мои поцелуи?
Алиса, попавшая в моё Зазеркалье, из которого не все выбираются обратно.
Милана откинулась на вытянутых руках и отдалась мне со страстью, слишком некрасивой, чтобы быть театральной. Я трахал её энергично и жёстко, как она всегда любила, Милана была узкой и влажной, податливой как воск. Мы с ней идеально подходили физически.
Она текла, стоило моему члену прикоснуться к ней, насаживалась на него, кричала и царапалась, обзывала меня, награждая пощёчинами.
И насаживалась на мой член, обхватив меня ногами.
Кончил сразу после неё, после того как она выкрикнула моё имя. Слишком громко, чтобы было слышно снаружи.
Она решила меня переиграть.
— Ты уезжаешь на неделю. В Рио-де-Жанейро сейчас прекрасная погода, — сказал я ей, когда мы оделись.
И отвернулся к окну, чтобы снова закурить.
— Думаешь, тебе хватит недели? — шикнула она, но я понял: сейчас заплачет. По-настоящему.
Если бы я оглянулся, то увидел бы, как дрожат её руки и губы, как она торопливо застёгивает верхнюю пуговицу идеально белой рубашки.
— Тогда на десять дней. Получи у Виктора билеты и карточку на расходы.
— Зачем ты так со мной? — теперь Милана взяла себя в руки и попыталась думать головой, а не тем, что между ног. — Я всегда была предана тебе.
Она подошла и прижалась к моей спине. Я погладил её по холёной руке и мягко высвободился.
— Это дело много для меня значит, Милана. Если испортишь что-либо из-за глупой ревности, я не забуду тебе этого. Приятного отдыха!
И, застегнув ворот её рубашки, избегая смотреть в заплаканные глаза, и вышел, махнув на прощание.
Теперь меня ждала другая встреча. И другой разговор.
