положение – угол между спиной и бедром – сто градусов.
* * *
Первые минуты взлета всегда тяжелы. Женьку вдавило в кресло, зрение помутилось, руки налились свинцом, противоперегрузочный костюм сдавил ноги и живот, помогая крови струиться по венам. Потом все кончилось и наступила невесомость, пришла тошнотная легкость и пустота. Потом где-то в недрах корабля включилась грави-центрифуга, создавая за счет вращения обитаемых отсеков иллюзию силы тяжести. Капсула раскрылась, Женька выбралась наружу, заново привыкая к искусственному верху и такому же искусственному низу. За счет изогнутой конфигурации коридоров они казались почти нормальными: «пол» ближе к периметру корабля, «потолок» – ближе к центру. В самом сердце «Алконоста», близ оси вращения, находились неподвижные отсеки – там царила первородная невесомость.
– Ладно, пора на работу, – пробормотала Женька, с трудом проглотив застрявший в горле комок. Она стащила противоперегрузочный костюм, осталась в форменном комбинезоне медицинской службы и побрела в сторону госпиталя, осторожная ставя ноги. Неловкость, впрочем, быстро прошла.
– Давай, мичман, приступай к делу, – приказал Виктор Сергеевич, едва увидев помощницу на пороге. – У нас тут острый случай дистонии, вколи девушке стимулятор.
Незнакомка, которой требовалась помощь, выглядела потрясающе – больше темные, как на картинах Врубеля, глаза, иссиня-черные полосы, очень белая кожа. Брюнетка лежала на кушетке устремив чарующий взгляд в потолок – прямо на скучную вентиляционную решетку.
– Не больно? – спросила Женька, выбросив пустой шприц в утилизатор.
– Нет, – коротко ответила красавица, плавным движением поднялась, одернула курточку исследователя над осиной талией и, покачивая бедрами, ушла в коридор.
– Ей бы лучше в драматическом театре играть, – заметил доктор Корниенко, то ли в похвалу, то ли с легкой насмешкой.
– Товарищ капитан-лейтенант, еще приказания будут?
– Вольно, Женечка, оставь официоз. Экстренных больше нет. Иди пока отдохни, твоя смена начнется в шесть вечера по корабельному времени.
– Спасибо, Кирилл Сергеевич.
Забрав из ниши рюкзак, Женька отправилась в свою каюту, намереваясь хотя бы выгрузить вещи и немного отоспаться. В каюте, к ее изумлению, обнаружилась та самом «врубелевская» девушка, которая только что получила в госпитале укол.
– Привет, меня зовут Инга, но лучше – Ингуся, – объявила она как ни в в чем ни бывало. – Извини, но я буду делить с тобой каюту. Сюда прикрутили двухъярусную кровать. В шкафу моя косметика, ее трогать нельзя. Я буду спать на нижней полке, а ты -- как пожелаешь. Впрочем, кроме верхней, тебе ничего не осталось.
– И за что мне выпала такая удача?
– Ни за что. Как только все, кто не хочет лететь на Росс, отсеялись, новых людей набрали в военно-космической академии. Там в основном парни, вот и случился дисбаланс. Мужских кают не хватает, на мое место поселили каких-то амбалов, а тебя уплотнили, чтобы подселить меня.
– Поня-а-а-атно… Ладно. Меня зовут Женя.
– Не грусти, Женя. Мы точно поладим, и помни – на «Алконосте» теперь полно парней на любой вкус.
* * *
На заре освоения Солнечной Системы путь до Плутона занимал в лучшем случае пятнадцать лет. Прошло время, появились фотонные двигатели, и он сократился до трех месяцев. Этот срок, за вычетом работы и сна, Женька посвятила книгам и Космосу.
Она устраивалась с планшетом возле панорамного фальш-окна кают-компании, наблюдая за неспешным движением небесных тел. Эти изображения не были настоящими -- их проецировала на экраны система слежения корабля, но они, безусловно, были прекрасны. Луна осталась позади. Диск Марса наливался в пустоте кровавым светом. Мимо проплыл марсианский гражданский корабль, судя по форме – транспортник с насыпными грузами. Появления Юпитера Женька пропустила из-за вахты в госпитале, зато ледяные кольца Сатурна поразили ее совершенством формы, а Уран, напротив, оставил равнодушной, голубой шар Нептуна висел среди звезд. Солнечные и галактические космические лучи порой заставляли светиться защитное покрытие «Алконоста». Третий месяц подходил к концу...
– Это место свободно?
Женька нехотя отвернулась от иллюминатора и подняла голову. Спрашивал незнакомый мужчина в нашивками исследователя в ранге старшего лейтенанта.
– Свободно.
– Спасибо.
Взгляд незнакомца уперся в нашивку «Евгения Нечаева» на лацкане Женькиной куртки.
– Фамилия, конечно, не редкая, но… вы, случаем, не дочь Елены Ивановны?
– Она самая. А вы, значит, Александр Вечеров, если судить по нашивке. Никогда про такого не слышала.
– Ваша мать – смелая женщина, если отпустила на «Алконосте» единственную дочь.
– Я не в том возрасте, чтобы меня можно было просто не пустить. А с чего вы решили, что я – единственная?
– Просто догадался. Думаю, ваш возраст – лет двадцать с небольшим.
– Очень информативно.
Женька невежливо отвернулась и снова принялась рассматривать Нептун, допивая разведенное из порошка молоко. Вечеров съел свою порцию и ушел, оставив после себя смутное беспокойство. «Что-то с ним не то. Скользкий? Нет, скорее, скрытный. Любопытный? Тоже не то. Наблюдательный – вот правильно. Судя по нашивкам – исследователь, значит, должен публиковаться». Женька перебрала доступную ей базу научных работ, нашла среди авторов нескольких Вечеровых подходящего возраста, но среди них ни одного Александра.
«Он не ученый. Тут уж, скорее, особый отдел», – твердо решила она, и забыла про попутчика по крайней мере на несколько дней.
* * *
Вечеров и Ленц стояли рядом на галерее, над провалом грузовой палубы. Искусственная сила тяжести тут слегка чудила – то
