лишь заливалась колокольчиком: «Хи-хи-хи».
А в один момент она пропала. Пока Сарра ставил на место сбитую ветку-мишень, она скрылась. Дотащив поросль в зубах до нужного места, юный охотник воткнул её в снег и огляделся. Не прыгали вокруг него бурые кисточки, и боков рыжих не было — ни одного.
Сарра вскочил на один из ближайших сугробов, чтобы осмотреться. В этот самый момент предательский, противный порыв Ветра — такой злостный, каких он не видал в своей жизни — сбил его с лап и столкнул вниз. Открыв глаза, Сарра обнаружил себя лежащим на спине в снегу возле блестящей насыпи.
Неужели Ветер стал так силён, подумал юнец. А ведь это только начало! Какую же силу называют Первородной? Какое странное слово. Кажется, мудрец Ор`таа упоминал ещё одно — «хаос». Да, вот оно — самое удачное имя для грядущего — хаос. Он говорил, что так называется полный беспорядок вещей в природе. А когда Ветер сдувает волка с места — это полный беспорядок!
Немного поблуждал, из-под лап доносился хруст. Он не звал лисичку, лишь переводил бесстрастный взгляд с одного великана на другого, надеясь зацепиться глазом за вспышку. Впрочем, не сильно.
Приходящее и уходящее — думал Сарра.
Как вспышка, она внезапно появилась в его жизни и также внезапно покинула её. Но волчонок не испытывал горечи, лишь невесомую, текучую словно вода в луже, тоску. Она не стала ему родной, а значит — не следовало переживать о потере.
Также безучастно Сарра взглянул на лисичку, когда нашёл её в игольнице голых кустов у края ложбины.
Ей удалось поймать зайца. Его беспокойная туша умещалась в кроваво-красном углублении, а Ласса жадно, с чувством меры поедала добычу.
Сарра внезапно понял, что проголодался; он не ел с самого восхода. Однако виду не подал: он рассудил, что Ласса не станет отдавать ему свой обед, ведь они не родичи. Волчонок остался стоять неподвижно. Ветер трепал его густую шёрстку: он действительно стал жёстче и холоднее… и сильнее.
Ласса подняла на него взмокшую мордочку и приветливо улыбнулась, будто впервые встретив Сарру.
— Чего стоишь? Присоединяйся!
— Но ведь это твоя добыча.
— Моя — не больше, чем твоя. Это же ты научил меня, как поймать зайца.
Сарра неосторожно приблизился к трапезе. Его обдало волной недоверия.
— Но разве… — он замялся. — Тебя не учили, что нельзя заботиться о незнакомцах?
Ласса снова взглянула на сына своей Матери исподлобья с большим удивлением.
— Конечно, нет! — возмущённо вскрикнула она. — Отец учил меня делиться. А ты, наверняка, голоден, охотничек. Да и никакой ты не незнакомец, Сарра, сын своей с Матери.
— Я не смогу ничем отплатить тебе за доброту.
— И не нужно. Мне будет достаточно того, что ты наешься. И ничего мне от тебя не нужно взамен.
Ели молча, прислушиваясь к песне леса. Чавкали.
Сарра пытался обдумать нечто важное, что он понял, но для чего не сумел подобрать названия. Он понял, что относился к Лассе несправедливо: подозревал её в злом умысле, в то время, как умышляла она только благое. Не многие волки были готовы поделиться с ним своей пищей — что уж говорить о других животных.
И ещё он понял, что очень расстроится, если Ласса уйдёт, если он больше никогда не услышит её рыжий колокольчик и не увидит две бурых кисти, скользящие над белоснежным полотном Тундры.
— Почему ты сбежала? — поинтересовался волчонок, дожёвывая кусок.
— Я люблю учиться, но вместе с тем люблю отрабатывать полученный урок. Ты показался мне очень умным, но каким-то скучным, как наши лисы-старики. Они только и делают, что поучают и поучают без конца. С серьёзной миной…
— Ха, наши старики такие же… — Сарру торкнуло. Видимо, Волчий Волк напоминал о своём существовании.
Неужели он превратился в одного из них? Из Взрослых? Нет-нет. Это невозможно!
— Лисы вовсе не такие, на самом деле. Мы любим резвиться под лучами полуденного солнца и давать друг другу прозвища. Тебя, Сарра, сын своей Матери, я назвала бы… Хмуряк!
— Ах так…
«Хмуряк», размышлял юный охотник, — значит, это правда. Значит, я становлюсь самым обычным серым волком. И телом сер, и душою сер. А в старости я, как Ор`таа, буду читать нотации и кряхтеть. И хмуриться всё время. Хочу ли я этого? Нет, конечно, я этого не хочу! Я этого боюсь!
Волчонок уткнулся мордочкой ковёр и обдал Лассу тёплой лавиной.
Поначалу та оцепенела. Потом медленно повернулась к нему и по своему обычаю едва заметно склонила голову на бок. Она — к нему. А он только и делал, что кричал «Рыжёнка! Рыжёнка!».
И они долго носились, вначале — по поляне, а вскоре — уже по лесу, в безуспешной попытке поймать друг дружку. Каждый раз, когда серая тень приближалась к красной, — судьба отталкивала их. Ласса не могла с ней бороться, а Сарра — не хотел.
И только спустя множество холодных зим, серый волк догадался, что на самом деле, в тот запечённый солнечный день — первый день, который ему довелось прожить от рассвета до самого заката — всё было совсем не так. Что на самом деле, судьба заставляла их с Лассой сближаться: находить и догонять друг друга в бессвязном колючем лабиринте. А вот разбегались они уже по своей воле. Потому что Ласса могла, а Сарра — хотел. Но оба не знали, что такое любовь.
Он не желал отпускать её от себя. И всё же, она исчезла. Шмыгнула за один из тяжёлых стволов, а когда Сарра выскочил, её не оказалось на месте. Её, быть может, не было во всём лесу. А может, и на всём белом свете не было лисички Лассы.
Впрочем, это уже не имело значения. Он полюбил её, а значит, она была.
— Любовь — это когда не можешь «без», — заключила Мать-Волчица.
Над миром сгущались сумерки. Впереди — на западе — уже почти растворилась в ночном океане лиловая подушка Царя. Царь засыпал; наступала новая эпоха.
— «Без» чего? — вопрошал волчонок, силясь поспеть за мамой.
— Без объекта любви. Без того, кого любишь. Я не могу без тебя, не могу без Стаи… Не могу без Луны.
— Я тоже не могу без вас, — ответил юный охотник.
— Значит, наша любовь взаимна.
— Вза… имна? — переспросил.
— То есть, направлена в обе стороны. Если ты любишь лисичку, а лисичка любит тебя — ваша любовь взаимна.
А любит ли она меня? Наверное, нет, раз сбежала. С другой стороны, разве любовь обязана быть взаимной? Ведь я
