Когда через три года пребывания на Святом престоле Каликст III отошел в лучший из миров, в Риме начался хаос. Молодой-горячий Педро Луис тут же полетел с поста префекта, как та фанера над французской столицей. Вооруженные Орсини и примкнувшие к ним товарищи пошли бить, как они говорили, каталонцев, а заодно арагонцев и валенсийцев, чтоб три раза не вставать.
Педро Луис спешно уехал, Родриго – видимо, по принципу «все побежали – и я побежал» – отправился за ним. Уехали они тайно, переодетые в чужую одежду, – все в лучших традициях приключенческих романов. Но по дороге Педро Луис – молодой и сильный, на здоровье никогда не жаловавшийся – внезапно умер. Может, несвежей рыбы поел. А может, вполне свежего яда. А Родриго на полдороге притормозил и сказал себе: стоп. Куда я, собственно, бегу? Варианты у него действительно были не ахти. Уехать из Рима означало стать трупом в политическом смысле, остаться – с высокой вероятностью стать трупом в смысле самом что ни на есть натуральном. Но печальный пример безвременно оставившего земную юдоль Педро Луиса свидетельствовал, что трупом в натуральном смысле можно стать даже вдали от Рима. Никто о тебе не вспомнит в том Риме и приличную заупокойную службу по тебе не закажет. По всему выходило, что следовало остаться и побороться, а там как получится.
Когда кардинал Родриго Борджиа (предварительно убедившись, что его собственное жилье разграблено подчистую, даже сломанные лыжи и трехлитровые банки с балкона вынесены) вошел в зал, где заседал конклав с целью избрания нового папы, там получилось воспроизведение картины Репина «Не ждали». Или немой сцены из «Ревизора». А Родриго, пробираясь между рядами обалдевших коллег, своим выражением лица как бы говорил собравшимся: «Чего вылупились? Здесь конклав, или я ошибся и тут проходит очередное собрание общества анонимных алкоголиков? Судя во вашим одухотворенным лицам – как раз второе. Ах, все-таки конклав! Тогда я не понимаю, почему мое появление вызвало такую сенсацию. Я кардинал римско-католической церкви? Кардинал. Ну и все. Где ж мне еще быть-то в такое нелегкое для Святого престола время, как не на конклаве? Ваше преосвященство, вы бы челюсть-то подобрали, а то она от изумления отвалилась, лежит на полу, проходу мешает». После чего спокойно уселся на свое место с покерфейсом во всю физиономию.
А борьба на том конклаве намечалась нешуточная. В красном углу ринга – французский кандидат д’Эстотвиль. В синем углу ринга – итальянский кандидат Энеа Сильвио Пикколомини. Ни один из этих титанов не уступал, и каждый голос был на вес золота. Голосуй, как говорится, или проиграешь. И каждый участник голосования всеми силами старался не проиграть. Про этот исторический конклав даже фильм хороший сняли, так и называется – «Конклав», а в русском переводе – «Восхождение Борджиа». Почему восхождение? А потому что Родриго на том конклаве очень грамотно себя повел, отдав решающий голос за того, за кого надо – за кардинала Пикколомини, и с тех пор его карьера шла только в гору.
Новый папа – Пий II, как он назвался при вступлении в должность – кардиналу Борджиа по понятным причинам благоволил и давал ему всякие интересные и ответственные поручения. Один только раз Родриго своим поведением вызвал нарекания со стороны своего благодетеля – устроив знаменитый праздник в садах Сиены. В Сиену Родриго был направлен в командировку – наблюдать за строительством нового кафедрального собора и перестройкой дворца Пикколомини. В один прекрасный день, умаявшись орать на рабочих, которые то камни криво положат, то ценный витраж разобьют, то на следующий после получки день на работу всей бригадой не выйдут, он решил разнообразить свой досуг и организовал культурно-массовое мероприятие. Что правда, и культуры, и массовости мероприятию недоставало. Там на входе был очень строгий фейсконтроль: если фейс у тебя мужской, вход тебе категорически запрещен. Если ты молодая, симпатичная женщина – наоборот, добро пожаловать. Из мужчин присутствовали только хозяева торжества – служители церкви. Злые языки клеветали, что после ужина и танцев церковнослужители и их гостьи занялись установлением наиболее тесных и даже интимных взаимоотношений между собой. Проще говоря, началась настоящая оргия. Сиенцам только и оставалось, что шутить: мол, если бы все дети, рожденные через девять месяцев после мероприятия, родились в одеждах своих отцов, они бы поголовно выглядели, как священники и кардиналы.
Тогда Родриго удалось оправдаться перед высоким начальством (может, потому, что Пий II сам в молодости изрядно куролесил и даже стихи эротические писал), и дальше особых разногласий не возникало. Он и при последующих папах себя хорошо чувствовал, даже при ставленнике Орсини Сиксте IV, что убедительно доказывает его способность везде влезать без мыла, очень полезную в те неспокойные времена (да в любые времена!). При папе Сиксте Родриго – мало того, что кардинал, епископ Валенсии и вице-канцлер Святого престола – стал еще и легатом при дворах Кастилии и Арагона. Он вообще на протяжении своей церковной деятельности о родине не забывал. Было дело, мирил короля Кастилии Энрике IV с его сестрой Изабеллой. А когда та Изабелла сочеталась браком со своим родственником Фердинандом Арагонским по фальшивому папскому разрешению, помогал утрясти это недоразумение и оформить настоящий документ задним числом. Помимо сохранения отношений с Кастилией и Арагоном, старался дружить с флорентийскими Медичи, а в тот момент отношения с Флоренцией были ой какие плохие (достаточно того, что папа Сикст был замешан в покушении на братьев Медичи, в результате которого прямо в соборе зарезали брата Лоренцо Великолепного, Джулиано). Но Родриго старался как-то балансировать.
Конечно, не всем нравились его гибкие убеждения и его примирительная политика. И сам он далеко не всем нравился. Но кардиналу Борджиа это было до лампочки. Ждать от всех похвалы – до пенсии не дождешься. И не доживешь до той пенсии, если будешь стараться всем нравиться. Просто надо уметь договариваться. Даже с чертом.
Не забывал Родриго Борджиа и о личной жизни. Жизнь была бурная, но что-то вроде серьезных отношений в ней периодически просматривалось. Надо сказать, что, будучи кардиналом-дьяконом, сан священника Родриго принял не сразу – то есть обязанностью хранить целибат поначалу обременен не был. Но это означало, что теоретически он мог бы жениться, бег по куртизанкам все равно официально не приветствовался. А Родриго по ним как раз бегал. И не только по ним. Неизвестно, кем была мать (или разные матери) его старших детей – Педро Луиса, Изабеллы и Джироламы. А вот младшие и самые известные его дети – Хуан (Джованни), Чезаре, Лукреция и Гоффредо – были рождены прекрасной римлянкой по имени Ванноцца (Джованна) деи Каттанеи, которая, предположительно, как раз ударно трудилась на ниве продажной любви, то есть была куртизанкой по профессии (это потом она стала успешным предпринимателем, имея в собственности таверны и виноградники). И их совместные дети были рождены уже тогда, когда Родриго принял сан священника – с обязанностью соблюдать целибат и прочими столь же нерадостными обязанностями. Но природная живость и неутомимость брала свое, да и примеры перед глазами все время присутствовали соответствующие. Анекдот про монаха, который обнаружил, что в сборнике церковных законов, искаженных при переписывании, предписывается celebrate, а вовсе не celibate, не на пустом месте родился. Такое ощущение, что в тот веселый, но кровавый период, о котором идет речь, большинство священнослужителей были твердо убеждены, что правильно celebrate, а вовсе не celibate. Кто там тот целибат соблюдал, кроме Алонсо де Борха, да Пия II, растратившего здоровье в политической борьбе к моменту избрания папой вследствие излишеств всяких нехороших?
