Глава 4
Летом, в хорошую погоду, политзанятия проходили обычно не впомещении, а на опушке небольшой рощицы, в стороне от городка. Чонкин, каквсегда, опоздал, но на этот раз не по своей вине. Сперва его воспитывалстаршина, потом повар Шурка в самый последний момент послал его на склад закрупой. Кладовщика на складе не оказалось, пришлось бегать по всему городку,разыскивать. Когда Чонкин приехал наконец на лошади в рощу, все были уже всборе. При появлении Чонкина руководитель занятий старший политрук Ярцев весьматонко съязвил в том духе, что, мол, раз Чонкин явился, значит, теперь все впорядке – можно и начинать.
Бойцы расположились на небольшой лужайке вокруг широкогопня, на котором сидел старший политрук Ярцев.
Чонкин разнуздал лошадь и привязал ее неподалеку к дереву,чтобы она могла щипать траву, а сам себе выбрал место впереди бойцов, подальшеот руководителя занятий. Он сел, поджав под себя ноги, и только после этогоогляделся. И тут же понял, что место выбрал самое неудачное. Рядом с ним, глядяна него насмешливыми голубыми глазами, сидел его заклятый враг Самушкин. ЭтотСамушкин никогда не упускал случая, чтобы устроить Чонкину какую-нибудьпакость: в столовой смешивал сахар с солью, в казарме ночью (в тех редкихслучаях, когда Чонкину все же приходилось там спать) связывал вместе брюки игимнастерку, и Чонкин из-за этого опаздывал на построение. А однажды Самушкинустроил Чонкину «велосипед» – вложил спящему между пальцев ног клочки бумаги иподжег. За это он получил два наряда вне очереди, а Чонкин трое суток хромал.
Увидев Самушкина, Чонкин понял, что лучше бы он сел вмуравейник, потому что по игривому настроению Самушкина сразу понял, что добраот него ждать нечего.
Проходили тему «Моральный облик бойца Красной Армии».Старший политрук Ярцев достал из лежавшего на коленях большого желтого портфеляконспект, полистал его, вкратце напомнил бойцам то, что проходили на прошлыхзанятиях, и спросил:
– Кто желает выступить? Чонкин? – удивился он, заметив, чтоЧонкин дернул рукой.
Чонкин встал, оправил под ремнем гимнастерку и, переминаясьс ноги на ногу, уставился Ярцеву прямо в глаза. Так они смотрели друг на другадовольно долго.
– Ну что же вы не отвечаете? – не выдержал Ярцев.
– Не готов, товарищ старший политрук, – нерешительнопробормотал Чонкин, опуская глаза.
– Зачем же вы тогда поднимали руку?
– Я не поднимал, товарищ старший политрук, я жука доставал.Мне Самушкин бросил за воротник жука.
– Жука? – зловещим голосом переспросил Ярцев. – Вы что,товарищ Чонкин, пришли сюда заниматься или жуков ловить?
Чонкин молчал. Старший политрук встал и в волнении заходилпо лужайке.
– Мы с вами, – начал он, медленно подбирая слова, – изучаемочень важную тему: «Моральный облик бойца Красной Армии». Вы, товарищ Чонкин,по политподготовке отстаете от большинства других бойцов, которые наполитзанятиях внимательно слушают руководителя. А ведь не за горамиинспекторская проверка. С чем вы к ней придете? Поэтому, между прочим, идисциплина у вас хромает. Прошлый раз, когда я был дежурным по части, вы невышли на физзарядку. Вот вам конкретный пример того, как слабая политическаяподготовка ведет к прямому нарушению воинской дисциплины. Садитесь, товарищЧонкин. Кто желает выступить?
Поднял руку командир отделения Балашов.
– Вот, – сказал Ярцев, – почему-то товарищ Балашов всегдапервым поднимает руку. И его всегда приятно слушать. Вы конспект приготовили,товарищ Балашов?
– Приготовил, – скромно, но с достоинством сказал Балашов.
– Я знаю, что приготовили, – сказал Ярцев, глядя на Балашовас нескрываемой любовью. – Отвечайте.
Старший политрук снова сел на пень и, чтобы показать заранее,какое истинное наслаждение доставит ему четкий и правильный ответ Балашова,закрыл глаза.
Балашов развернул общую тетрадь в картонном переплете иначал читать громко, с выражением, не вставляя ни единого своего слова.
Пока он читал, бойцы занимались кто чем. Один, спрятавшисьза спиной другого, увлекся «Мадам Бовари», двое играли в «морской бой», Чонкинпредавался своим мыслям. Мысли у него были разные. Внимательно наблюдая жизнь,постигая ее законы, он понял, что летом обычно бывает тепло, а зимой – холодно.«А вот если бы было наоборот, – думал он, – летом холодно, а зимой тепло, тотогда бы лето называлось – зима, а зима называлась бы – лето». Потом ему пришлав голову другая мысль, еще более важная и интересная, но он тут же забыл, какаяименно, и никак не мог вспомнить. И мысль об утерянной мысли была мучительна. Вэто время его толкнули в бок. Чонкин оглянулся и увидел Самушкина, про которогосовсем позабыл. Самушкин поманил его пальцем, показывая, чтобы Чонкиннаклонился, он, Самушкин, ему что-то скажет. Чонкин заколебался. Самушкин опятьчто-то придумал. Крикнуть в ухо, пожалуй, побоится, старший политрук здесь, аплюнуть может.
– Чего тебе? – шепотом спросил Чонкин.
– Да ты не бойся, – прошептал Самушкин и сам наклонился кчонкинскому уху. – Ты знаешь, что у Сталина было две жены?
– Да ну тебя, – отмахнулся Чонкин.
– Верно тебе говорю. Две жены.
– Хватит болтать, – сказал Чонкин.
– Не веришь – спроси у старшего политрука.
– Да зачем мне это нужно? – упрямился Чонкин.
– Спроси, будь другом. Я спросил бы, но мне неудобно, япрошлый раз задавал много вопросов.
По лицу Самушкина было видно, что ему очень важно, чтобыЧонкин оказал ему эту пустяковую, в сущности, услугу. И Чонкин, будучичеловеком добрым, не умеющим никому и ни в чем отказывать, сдался.
Балашов все еще читал свой конспект. Старший политрук егослушал рассеянно, зная, что Балашов – боец аккуратный, наверняка переписал вконспект все слово в слово из учебника и никаких неожиданностей в его ответебыть не может. Но времени оставалось мало, надо было спросить других, и Ярцевпрервал Балашова.
– Спасибо, товарищ Балашов, – сказал он. – У меня к вам ещевопрос: почему наша армия считается народной?
– Потому что она служит народу, – ответил Балашов не задумываясь.
– Правильно. А кому служат армии капиталистических стран?
– Кучке капиталистов.
