– Это те самые… которые вопросы задают, – по-арабски, с каким-то намёком сказал ему Казим, не скрывая в голосе яда.
Хафиз таким ледяным взором провёл по чужакам, что Джосселин даже проверил, свободно ли выходит из ножен меч. Но нападать на них никто уже не собирался, и, выслушав приказ господина, араб знаком показал Пелерину следовать за ним.
Спустившись по лестнице, миновав пару коридоров и снова поднявшись на этаж, они оказались в почти пустом помещении без наружной двери. Здесь стояли лишь стол и пара скамей, на которых разлеглись, прислонив копья к стене, стражи. При виде евнуха они тут же подскочили, не ожидая его в эту пору, но Хафизу было не до них – выгнав их, он указал Пелерину на кованую решётку. С этой стороны на ней висел замок, с другой за ней – плотная ткань.
– Стойте здесь. Женщины будут подходить с той стороны. Можете задать им свой вопрос, а потом – убирайтесь вон! – по-арабски произнёс он, совсем не заботясь о том, поймут ли его.
Его жгло страшное чувство ненависти: он жаждал пронзить копьём чужеземца, позволившего себе так оскорбить его господина! Но Доминик ни разу не повернулся к нему спиной, словно шкурой чуя угрозу, и только дождавшись, когда тот выйдет, встал у назначенного места. Что было сказано, ему было несложно понять: хоть он не желал этого показывать, но он неплохо знал арабский язык, ведь несколько лет уже прожил в этих местах, когда здесь был иной правитель…
Какое-то время он ожидал наложниц, но слышал лишь приглушённый смех и негромкие всплески, как будто где-то недалеко была вода. За решёткой так никто и не появлялся, и он стал подумывать даже, что его обманули, когда ткань вдруг действительно приподнялась и за металлическими прутьями удалось разглядеть закрытую чадрой женщину.
«А мне и не нужно на неё смотреть! – с некоторой досадой подумал Пелерин. – Лишь бы с памятью у неё всё было нормально!..».
– Как тебя зовут?
– Гарам, – ответила она тихо, как дуновение ветра.
– Ты никогда не называлась иным именем? Бернадет, например?
– Нет.
– Это правда? Если ты чего-то боишься, скажи – мы сумеем тебя защитить. Мы приехали с миром…
Повисло напряжённое молчание, которое внезапно было прервано со стороны занавески словами Хафиза, уже на языке Пелерина:
– Вам ответили, к чему ещё вопросы?! Следующая!
Женщина тут же скрылась, освободив место для другой.
Эта держалась тоже очень скромно, но по любопытному взгляду было ясно, что она и не прочь бы поболтать, если б рядом не было надзора.
– Я – Издихар, – быстро сказала она, не дожидаясь вопроса. – А вы кого-то ищете? Я тут про всех знаю, я спрашивала…
– Среди вас есть женщина по имени Бернадет?
– Если бы хозяин купил чужеземку, он приказал бы ей носить другое имя, но здесь я про такую не слышала. Тем более, у нас несколько девушек говорят только на арабском, значит, они не могут знать вас…
– А ты сама тут давно?
– Полгода.
«Тогда это не она», – подумал Доминик и, вспомнив наставления Джосселина, спросил:
– У кого из вас светлые волосы?
– О, волосы цвета дневного солнца? Это такая редкость… У двоих, только у двоих; есть ещё одна, Камила, так у неё яркая голова, как солнце на закате. Она даже одевается в тон им, в ярко-огненный наряд, потому что хозяину так нравится, хотя она и старше многих…
– А что насчёт тех двух? Как давно они тут?
– Одна, Басма, около года, а Фурат уже более трёх лет. Но она говорит только на арабском…
– Позови Басму.
Он нетерпеливо постукивал пальцем по решётке, ожидая, когда светловолосая красавица бесшумно подойдёт к занавеске.
– Как ты здесь оказалась?
– Меня купил хозяин, – так тихо ответила она, будто не желая даже произносить слова.
– Ты боишься? – прислонившись к прутьям, также шёпотом спросил Пелерин, надеясь, что девушка перестанет страшиться.
– Да, – ещё тише ответила она, – разговаривать с вами. Я всегда говорила только с отцом, а потом – с господином Казимом, и больше – ни с кем из мужчин…
Доминик мысленно выругался, поняв, что и это не та, и произнёс:
– Тогда скажи только: кто из вас главная? И позови сюда!
Через несколько минут он увидел яркие глаза Камилы. Та не стала ждать вопросов и, мельком взглянув на него, произнесла, упершись взглядом в пол:
– Говорят, вы кого-то ищете. Но это не я – я вас не встречала, и друзей у меня совсем нет.
– Мне нужно только знать: когда вы приехали в этот дом, вы видели здесь незнакомую женщину? Здесь жила другая женщина?..
– Светловолосая, англичанка?.. – быстро, но очень тихо переспросила она.
– Да, что с ней сталось? – Доминик напряжённо ждал ответа, но Камила молчала.
Она размышляла, не рискует ли такой беседой. Неуверенно оглянувшись, она заметила, что Хафиз вышел из залы, и торопливо зашептала:
– Здесь была женщина, я видела её – сначала её заперли вместе с нами; хозяин дал ей имя Базила. Потом она ему надоела – её постоянно били за непослушание, и она стала некрасивая; некоторые её шрамы так и не зажили, а она и не смирилась… – не желала подчиняться. Он собирался убить её, но потом продал…
– Кому?
– Не могу сказать… Я это всё и так только по слухам узнала – что-то у стражей услышала, что-то – у служанок… – смутилась Камила, и в её глазах появилась горечь. – Я бы и хотела помочь, но больше ничего о ней не знаю! Только, что она плакала всё время.
– А сама ты как здесь оказалась?
Камила ещё раз оглянулась и прошептала:
– Меня отдали Казиму в уплату долга – денег было взять не откуда, вот и откупились мной…
– А ты хотела бы сбежать?
Не успела она ответить, как за спиной Пелерина появился Хафиз.
– Теперь всё ясно? – чужой женщины здесь нет. Так что убирайтесь!
Доминик увидел, как Камила, опустив тоскливый взор, скрылась за плотной тканью.
Вслед за евнухом он вернулся в залу, где его ожидали спутники.
– А сейчас – ступайте прочь. И убирайтесь из города, если хотите жить! – процедил Хафиз, встав рядом с хозяином. Но Пелерин не торопился последовать его совету.
– Я узнал, что в этом доме, когда он ещё не принадлежал вам, жила англичанка со светлыми волосами, – обратился он к Казиму, – после она была и в вашем гареме. Теперь её нет среди прислуги и наложниц. Скажите, кому вы её продали?
Джосселин похолодел. Внутри него как будто всё оборвалось.
– Не помню такой, – хозяин равнодушно пожал плечами и повернулся к блюду с виноградом, намекая, что беседа окончена.
