Чтобы ускорить поиски, чужеземцы разделились – одни искали на окраине, другие – в сердцевине города. Со второй группой ездил и Доминик. Здесь же были верный Пьер, отправившийся в это путешествие, чтобы составить ему компанию, старый солдат Жан Эрнет, мечтающий найти свою жену, Джосселин, у которого, пока он был в сражениях, в городе оставалась невеста, и тамплиеры. Последним было всё равно, где и кого искать, – они отправились в это странствие, только чтобы при удобном случае убить султана. В тот день, когда они впервые оказались во дворце, их окружало слишком много вооружённых арабов, и теперь они выжидали более подходящего момента. А чтобы не выделяться среди собратьев и не вызывать лишних подозрений, отправлялись на поиски вместе с ними.
Каждый день они прочёсывали улицы – стучались в ворота, приветствовали жителей и пытались выяснить, нет ли в их доме тех, кто был пленён после битвы за Уршалим ал-Кудс. Вероятность найти хоть кого-то была мала, но надежда оставалась, и каждый новый день они без устали продолжали искать.
– А в этом доме когда-то жила моя невеста, – указав на высокий белокаменный забор и дверь с маленьким окошком, искусно украшенную резьбой, Джосселин немедленно спешился. Так же поступили и его спутники, но мамлюки, скучно следуя за ними, в этот раз следовать их примеру не торопились: переглянувшись, они остались сидеть верхом, очевидно, ожидая, что сейчас снова отправятся в путь, как и главный начальник стражи Селим, следивший за действиями чужеземцев с неприятным интересом.
Конечно, сопровождать их было совсем не его делом – для этого хватало проводников и простых стражей, но у него был приказ самого Халиба!.. Визирь рассчитывал, что главный мамлюк выполнит его поручение лучше, чем другие, и сумеет узнать о чужаках что-нибудь, способное изменить благодушное мнение султана.
– О, здесь живёт уважаемый человек! – произнёс старый Абан – один из проводников, отлично знающих город и его жителей. Он даже поклонился, будто надеясь, что этот уважаемый господин сейчас его слышит или видит. И тут же чуть не подпрыгнул от неожиданности: Джосселин схватил молоток и ударил по двери. И, не дождавшись ответа, нетерпеливо ударил ещё несколько раз.
Вскоре послышались шаги; маленькое окошко отворилось, и на них с интересом уставился молодой человек. Заметив мамлюков султана, он, чуть помедлив, отворил дверь. На нём были белые парчовые одежды, какие не стыдно было бы одеть и зажиточному торговцу, но это был лишь слуга.
– Что нужно?
– О, пожелать благополучия уважаемому Казиму ибн Малику, да вознаградит небо его добрую душу… – по-арабски начал Абан, но Доминик его перебил:
– Отведи нас к своему господину!
– Хозяин не захочет сегодня видеть чужаков. Стучите завтра! – равнодушно пожал плечами молодой Муса и попытался закрыть дверь. Это ему не удалось – Джосселин резко придержал её, и Пелерин многозначительно добавил:
– И всё же проводи нас к нему! Тем более, мы исполняем волю султана…
Муса посмотрел на раболепно улыбающегося Абана, который только развёл руками, и на отряд чужеземцев вперемешку с султанскими мамлюками. Слухи давно облетели город, и жители знали, что владыка позволил чужакам задавать вопросы, потому он всё-таки их пропустил.
Большая дворовая территория была красочной – посередине белела чистая каменная дорожка, ведущая прямо к дому, с двух сторон окружённому цветущими садами. Мраморный, покрытый узорами, он был очень красив и, несомненно, принадлежал богатому человеку, и мамлюки, нерешительно замершие у входа в дом, очевидно, знали, кому именно… Этого не знали, да и не хотели знать, чужеземцы – вполне спокойно они остались с мамлюками во дворе дожидаться Джосселина, Пьера и Пелерина, которые прошли внутрь вслед за Мусой.
Тот провёл их в шикарный зал, впрочем, Доминик лишь мельком оглянулся вокруг и, не обратив внимания на красоту и изысканность обстановки, сосредоточил взгляд на хозяине.
Казим ибн Малик был весьма хорошо сложен, но черты его лица казались грубыми. Даже сейчас, когда, сидя на золоченой тахте, он с удовольствием выбирал из выложенных на блюде красных гроздей самые спелые виноградины, выражение его нельзя было назвать мягким и тем более красивым. На нежданных посетителей внимания он не обратил, продолжая угощать ягодами маленькую смышлёную обезьянку, привезённую им из Хита. Казалось, ничто не смогло бы оторвать его от столь приятного занятия, но когда он услышал слова гостей, то долго раскатисто смеялся, напрочь забыв о лакомстве и суетливой любимице.
– Ваша невеста? В этом доме?!..
Джосселину этот смех не понравился, и он гневно повторил:
– Да, здесь жила моя невеста, Бернадет. Отвечайте: где она теперь?
– Незваный гость! – зло уставился на него араб. – Умерьте-ка пыл, а то прикажу слугам выкинуть вас далеко за ворота!
– Мы не хотели причинить вам неудобств! – попытался сгладить назревающую ссору Пелерин. – Те, кого вы привезли из других мест, нас не интересуют, но покажите прислугу, нанятую в этом городе, – мы убедимся, что здесь нет тех, кого мы ищем, и уйдём!
Эти слова разгневали Казима ещё больше, и на его крик примчались слуги, кто с кочергой или дубинкой, а кое-кто – и с ножом! Но и Пьер не оплошал, и на его призыв в дом вбежали спутники, ожидавшие во дворе. Тамплиеры, никогда не отказывавшиеся размяться в бою, особенно с сарацинами, сразу приняли воинственную позу, и разгневанный хозяин тут же понял, на чьей стороне сила.
Дубинки и ножи были опущены, прислуга выстроилась в ряд. Пленённых после битвы среди них не оказалось, как и среди закрытых чадрами служанок: никто не отозвался на призыв, девицы Бернадет среди них не было. Казим указал гостям на дверь, и, возможно, на этом столь неудачное знакомство с ним было бы закончено, если бы не следующие слова Джосселина:
– Мы должны увидеть наложниц!
Услышав это, оглянулись даже тамплиеры: сразу стало ясно, что настоящей бури не миновать, и она началась тут же! Казим ибн Малик сорвал со стены заточенный палаш; слуги его снова навострили своё нехитрое оружие, и, казалось, драка вот-вот начнётся, но тут их прервал звенящий голос:
– На наложниц могу взглянуть я! Я – евнух!
Шум действительно затих, и все со странными чувствами уставились на Пелерина.
– Я только задам им один вопрос, – добавил тот нерешительно.
Он совсем не был уверен, что это удачная идея – назваться евнухом. Но другой мысли, как быстро сгладить конфликт, к нему не пришло.
Казим уставился на него с крайней неприязнью, но палаш пока опустил. Он ещё ни разу не встречал мужчину, который назвался бы евнухом, но на самом деле им не был; да и большой беды в том, что тот услышит голоса его наложниц, он не видел… Его задевало иное – его пытались заставить показать то, что принадлежало ему и что сам он показывать не желал, и такое отношение было оскорбительным!
– Позови Хафиза! – кинул он всё же слуге, поразмыслив.
Тот убежал из комнаты и вскоре вернулся, но не один – с ним был весьма смуглый араб, с почти чёрным лицом, и очень надменный. Одежды его были гораздо лучше, чем у других слуг, с богатыми узорами, и лишь немного уступали в роскоши наряду самого хозяина. Лицо было худым, точёным, а в глазах застыла какая-то желчная злоба, как у собаки, готовой расправиться с врагом, как только её спустят с цепи.
