Книга Пусть правит любовь. Автобиография - Ленни Кравиц

Ленни Джексон

Ленни Джексон

Ленни Джексон

16 октября 1970 года. Мне было шесть лет. Папа удивил меня, встретив после школы в тот день и сказав, что мы кое-куда поедем. Мы прошли квартал до Пятой авеню, где отец поймал такси. «До Мэдисон-сквер-гарден», – сказал он водителю.

Я спросил: «А что будет в Мэдисон-сквер-гарден?»

В голове мелькали мысли о том, что нас ждет. Цирк? Ледовое шоу?

Он ни в какую не хотел признаваться.

Меня охватило неудержимое любопытство. Чем больше я спрашивал, тем меньше он отвечал, лишь улыбнулся с загадочным блеском в глазах. Я видел, каким счастливым и очаровательным был мой отец рядом с друзьями. Но такое произошло впервые. Никогда прежде он не казался мне таким счастливым рядом со мной и только со мной. Когда мы наконец вышли из такси и направились к концертному залу, мое любопытство достигло точки кипения.

В «Гардене» было полно народу, и все были очень ярко одеты. Мужчины в кожаных пальто до пола. Женщины в коротких облегающих шортах. Афро, шляпы, поражающие своим разнообразием, тюрбаны, дашики – все что угодно. Вскоре после того, как мы уселись на свои места, расположенные очень близко к сцене, вся публика вдруг заволновалась. На арену входила Королева соула. Вспыхнули огни. Все разом обернулись и зааплодировали. В зале появилась Арета Франклин в белой норковой шубе и роскошных бриллиантах. Она и ее свита заняли свои места прямо за нами. Еще до того, как заиграла музыка, когда я еще не знал, кого мы увидим, от нахождения рядом с Королевой у меня по коже пробежали мурашки.

Через несколько мгновений погас свет. На сцену вышла группа и начала играть свой репертуар. Мне нравилось их звучание. Я начал двигаться в такт, хоть и понятия не имел, кто они такие. Но это не имело значения. Мне нравилось слушать живую музыку, и я был счастлив там находиться. Когда они допели, я подумал, что представление закончилось. Папа рассмеялся и сказал: «Нет, это только начало». (Позже я узнал, что это были The Commodores, еще до того, как их представили.)

В воздухе чувствовалось волнение. Люди начали хлопать в ладоши и топать в такт. Что происходит? Внезапно свет снова погас. И тут вспыхнули ослепляющие прожекторы. Я разглядел группу парней, занимающих свои места на сцене. И тут началось.

Бум.

Бум-ба-да-бум.

Ба-да-дум-бада-да.

Бум-бум-бум-бум.

Бум-бум… БУМ.

Внезапно, когда они начали петь «I Want You Back», я осознал, что смотрю прямо на Jackson 5. Я не мог поверить своим глазам. Вживую это было в миллион раз круче, чем пластинки на проигрывателе. Вибрации пронзали меня до глубины души. Вот он я, перед своими героями в реальной жизни. Их движения были точными, выразительными и неотразимыми. Они были просто безупречны. Проникновенный ангельский голос Майкла взмыл ввысь. Это было что-то нереальное. Я вскочил со своего места. Это был лучший момент в моей жизни.

Jackson 5 гастролировали со своим третьим альбомом, вышедшим всего за несколько недель до этого концерта. Он так и назывался – Third Album. Я уже знал его наизусть. Особенно мне понравилась басовая партия Джеймса Джеймерсона к песне «Darling Dear», которая так и не вышла в качестве сингла. Хиты «I’ll Be There» и «Mama’s Pearl» звучали динамично. Меня завораживала обложка этого альбома. Я часто разглядывал их лица, их идеальные афро, сливающиеся друг с другом. Вид этих парней вдохновил меня сделать такую же прическу.

Во время шоу папа вытащил свою камеру Leica. Будучи фотографом и понимая, что этот вечер значит для меня, он решил его задокументировать.

Фотография с того концерта до сих пор висит у меня на стене и является одной из самых ценных для меня вещей. На ней запечатлено не только событие, изменившее мою жизнь. Она документально подтверждает папину любовь и понимание того, кем я был. Интересно, сколько всего он не увидел из моей жизни, какая пропасть образовалась между нами. Но в этот чудесный момент его проницательность зажгла искру, которая в дальнейшем определит то, кем я стану.

По дороге домой я то засыпал, то просыпался у папы на плече. Никогда прежде я не чувствовал такую близость к нему.

Хоть папа и заботился обо мне, он не совсем понимал, как со мной обращаться. Воскресным утром, вскоре после концерта Jackson 5, он повел меня в Центральный парк, чтобы я покатался на велосипеде. Он сел на скамейку, а я поехал дальше. Все шло хорошо, пока переднее колесо не ударилось о камень, после чего я упал. Джинсы порвались, все колени были в крови. Я заплакал – и тут папа разозлился.

– Если ты не перестанешь, – сказал он, – я дам тебе настоящий повод для слез.

Я не понимал причину его гнева. Он злился из-за того, что я упал, или из-за того, что я заплакал? Вместо того чтобы утешить, он схватил меня за руку и потащил домой. Когда мы добрались, он сказал маме, что ее сын – плакса.

Вместо того чтобы спорить с мужем, мама подождала до вечера и спросила, не хочу ли я произнести волшебное слово. Именно это я и сделал: «Абракадабра», – как вдруг Рафф-Рафф оказался рядом со мной. Рафф-Рафф терпеливо выслушал меня. Он услышал, что я в замешательстве. Рафф-Рафф понимал, как мне неловко, и избавил меня от боли.

В том же году родители привели меня в Rainbow Room, расположенный на шестьдесят пятом этаже Рокфеллеровского центра, посреди сверкающих небоскребов Манхэттена, чтобы отпраздновать мой шестой день рождения. В тот вечер играл Дюк Эллингтон, а его музыканты, одетые в строгие смокинги, выглядели как дипломаты. Дюк был одет в белое. Его биг-бэнд звучал нереально громко. Мама с папой знали Дюка, поэтому он ненадолго подошел к нашему столику. Этот великий человек поднял меня на руки и начал дирижировать музыкантами, пока они играли песню «Happy Birthday». Саксофонист Пол Гонсалвес подошел и сыграл мелодию прямо передо мной. Не зная, как физически показать привязанность, папа заставил меня почувствовать себя особенным, пригласив Дюка.

Другие открыто демонстрировали свои чувства. Взять хотя бы Сида Бернштейна. Он был отцом моего друга Адама. Сид был промоутером, который привез The Beatles в Америку и разрекламировал их легендарный концерт на стадионе «Шей». Сид работал со всеми подряд – от Джеймса Брауна до Herman’s Hermits.

Наша крошечная квартирка могла бы поместиться в одном из гардеробов пятнадцатикомнатного дома Бернштейнов на Парк-авеню, 1000. У каждого из шестерых детей Бернштейна была собственная спальня со своей ванной комнатой. В длину семейная столовая была примерно как дорожка для боулинга. На стенах висели золотые пластинки в рамках. Там были няни, повара и экономки. А еще сам Сид – большой любящий человек, который водил нас в пиццерию Patsy’s в Гарлеме, где он мог съесть целых три пирога. Сид был полон жизни, веселья и свободы в своих чувствах. Он крепко нас обнимал и целовал каждый раз, когда здоровался со своими детьми, включая меня. Это был тот вид отцовской привязанности, о котором я действительно мечтал.