Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
– Не защитит, он дырявый как решето.
– Но зачем ты взял его с собой?
– Я же не знал, что пойдет дождь.
Помню, как однажды я шел под проливным дождем по Аппалачской тропе вдоль Ядерного озера, штат Нью-Йорк, и за очередным поворотом увидел черного медведя, который плелся вразвалочку прямо посередине тропы. Очевидно, что из-за ливня он не мог меня ни учуять, ни услышать, поэтому я решил его спугнуть и постучал треккинговыми палками. Медведь наконец-то обернулся на меня и, недовольно фыркнув, скрылся в лесу, а я остановился, чтобы внимательно рассмотреть следы, оставленные им на влажном грунте. В дальнейшем я научился распознавать следы многих других животных – в основном оленей, белок, енотов и лосей, – и открыл для себя таинственный мир звериных тропинок, соединяющих в единое целое самые укромные уголки леса.
Люди отнюдь не первыми научились прокладывать тропы. По сравнению с нашими беспорядочными и примитивными грунтовыми тропинками, муравьиные дорожки, например, кажутся настоящим чудом природы. Многие виды млекопитающих также весьма преуспели в прокладывании троп, и даже самые неразвитые из них являются настоящими экспертами по нахождению оптимального маршрута движения из точки А в точку Б. Этот факт нашел своё отражение в нашей речи: в Японии стихийные тропинки называются кемономичи – звериные тропы; во Франции – chemin de l’ane или ослиные тропы; в Голландии – Olifantenpad или слоновьи тропы. В Америке и Англии иногда их называют «коровьими тропами».
«У нас говорят, что Бостон был распланирован коровами, – написал однажды Эмерсон, имея в виду расхожее и, вероятно, ошибочное мнение, что извилистые улицы города появились на месте протоптанных коровами троп. – Впрочем, бывают землемеры и похуже. Любой, кому доводилось ходить пешком в наших краях, не раз добрым словом вспоминал коров, протоптавших удобные тропы в глухих лесах и на холмах: путешественники и индейцы знают цену бизоньей тропе, которая всегда приводит к самому доступному перевалу». Спустя сто с лишним лет в Орегонском университете было проведено исследование, которое полностью подтвердило слова Эмерсона: ученых заинтересовал вопрос – кто быстрее найдет кратчайший маршрут через поле – стадо из сорока коров или компьютерная программа? В результате коровы справились с заданием на 10 % быстрее, чем компьютер.
Задолго до открытия и колонизации Америки североамериканские индейцы пользовались оленьими и бизоньими тропами, потому что животные умели безошибочно находить самые низкие перевалы и самые мелкие броды. Считается, что самые оживленные дороги в современной Индии и Африке были изначально проложены слонами. Животные добились столь значительных успехов в «проектировании» дорог благодаря своему упорству, а вовсе не потому, что они обладают некими суперспособностями или сверхчеловеческим интеллектом. Они постоянно ищут новые, более удобные пути, и, однажды обнаружив таковой, начинают его развивать. Таким образом, невероятно эффективная сеть тропинок может появиться на пустом месте сама по себе, без какого-либо тщательного планирования.
Проницательный и терпеливый исследователь может наблюдать за рождением новой тропы в режиме реального времени. К примеру, физик Ричард Фейнман стал свидетелем этого феномена, когда в его доме в Пасадене появились муравьи. Однажды днем он обратил внимание на вереницу муравьев, ползущих вдоль бортика ванны. Хотя область его профессиональных знаний и интересов была далека от мирмекологии, Фейнману стало любопытно, почему муравьиная дорожка всегда «выглядит такой прямой и милой». Для начала он положил на бортик кусочек сахара и прождал несколько часов, пока какой-то муравей не нашел его. Затем, когда муравей потащил сахар в своё гнездо, Фейнман взял цветной карандаш и провел вслед за насекомым линию. Она оказалось «довольно волнистой», другими словами, далекой от идеала.
Вскоре появился еще один муравей, который нашел сахар по следу своего предшественника. Когда он отправился с добычей в гнездо, Фейнман обозначил его маршрут карандашом другого цвета. Второй муравей, стремясь поскорее доставить трофей домой, часто сходил со следа, оставленного первым муравьем, и срезал многие углы: вторая линия оказалась намного более ровной, чем первая. В свою очередь, как установил ученый, третья линия выпрямилась еще сильнее. Всего Фейнман провел разными карандашами целых десять линий и, как он и ожидал, последние из них уже были уже совсем ровными. «Это можно сравнить с рисованием, – отметил он. – Сначала ты рисуешь неровную линию; затем проводишь поверх нее еще несколько, и через какое-то время появляется одна прямая линия».
Позднее я узнал, что оптимизация не является прерогативой животных. «В той или иной степени в природе оптимизируются все вещи», – однажды сказал мне энтомолог Джеймс Данофф-Бург.
Заинтригованный, я спросил, не посоветует ли он мне какую-нибудь интересную книгу на эту тему.
– Конечно, – ответил он, – «Происхождение видов» Чарльза Дарвина.
Эволюция, объяснил он, это форма долгосрочной генетической оптимизации; тот же самый метод проб и ошибок. И как показал Дарвин, для свершения великого универсального акта упорядочения ошибки просто необходимы. Если бы некоторые муравьи были защищены от ошибок, то муравьиные тропы никогда бы не распрямлялись. Муравьи-разведчики могут прокладывать сколь угодно причудливые маршруты, но рабочие муравьи должны иногда ошибаться на повороте и срезать углы. Мы все занимаемся оптимизацией, когда прокладываем новый маршрут и идем по проторенной дорожке, создаем правила и нарушаем их, добиваемся успеха и ошибаемся.
* * *
Спустя три с половиной месяца я добрался до подножия горы Вашингтон в Нью-Гэмпшире. Для восхождения я выбрал Тропу Кроуфорда, по которой впервые прошел в десятилетнем возрасте. Я покорил с полдюжины вершин, на которых уже успел побывать в прошлом десятилетии: Президентские горы, Олд-Спек, Шугарлоф, Болдпейт и Бигелоузы. Последовательность гор иногда приводила меня в изумление; казалось, кто-то открыл мой детский фотоальбом и перемешал фотографии. Кроме того, горы оказались не такими большими, как я привык думать. Поход, который продолжался несколько дней, когда я был ребенком, на этот раз длился несколько часов. Это было очень странное, жуткое ощущение – то же самое ощущение возникает, когда во взрослом возрасте ты приходишь в свой детский садик.
Вместе с гордостью я испытывал смирение. Я прошел две тысячи миль, но при этом хорошо понимал, что никогда бы не забрался так далеко, опираясь исключительно на свои силы. Мой маршрут был проложен волонтерами, построившими тропу, и бесконечным потоком тех, кто прошел по ней до меня.
В походе я частенько думал в подобном ключе: противоречащие друг другу мнения и чувства спокойно уживались в моей голове. Сама природа и структура троп развивает такой образ мышления. Они стирают границы между дикостью и цивилизацией, лидерами и последователями, самим собой и окружающими, старым и новым, естественным и искусственным. Примечательно, что в буддизме Махаяны именно Срединный Путь, а не какая-либо иная метафора, является символом растворения всех двойственностей. На тропе возникает лишь одна критически важная дилемма – идти по ней или не идти. Первое означает непрерывный совместный процесс обретения смысла, второе – плавное возрастание энтропии и невозможность познания как такового.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
