Зои в руках Николай-чудотворец. Понял?
- Понял…
На улице Коля с удовольствием вдохнул свежий холодный воздух – в доме тетки висело нестерпимое амбре из перегара и папиросного дыма.
- Нужно осмотреть дом этой Агнессы, – произнес Серафим очевидное.
- Нужно, – кивнул Коля. – А знаете, ее ведь за ведьму считали, Агнессу-то.
- Да? – с интересом спросил священник, семеня рядом. – А ну-ка, расскажите.
- Длинная история, в Куйбышеве многие про Агнессу знают… Ее отец был богатый промышленник, еврей-выкрест. А Агнесса мало того что невеста с хорошим приданым, так еще и красавица, каких мало, среди евреек часто такие бывают – большие черные глаза, длинные кудрявые волосы, фигура дай боже, и спереди, и сзади… От женихов отбою не было. Да и набивались тоже все не простые, с деньгами, с титулами – капитал к капиталу. Отец все ждал, выбором не теснил ее. Она и выбрала, да такого, что отец сначала из дому выгнал, грозился наследства лишить. Вышла Агнесса замуж без отцовского благословения, как в романе, за сына учителя гимназии, у которого из имущества блоха в кармане да вошь на аркане. Но смазливый и неглупый был, надул чего-то в уши ей, она и поплыла. Отец через какое-то время остыл, махнул рукой, мол, черт с ним, с этим отпрыском учителишки. Дочь-то единственная, и внуков хочется понянчить. Зажили они, купил он им хороший дом, голодранца этого в контору к себе пристроил. Забеременела Агнесса, ну отец и успокоился – все как у людей. А что зять бедный, так ничего, вон в конторе шустрит, в делах быстро разобрался, капиталы приумножит, а не на ветер пустит.
Так бы и жили припеваючи до самой Великой Октябрьской революции, да только стала Агнесса замечать, что благоверный ее странно себя ведет. Говорит, в конторе засиделся, драгоценному тестю помогал, а от самого духами пахнет, да глаза маслено блестят. Ну и решила она за ним проследить, наняла фрика какого-то. И вот в означенный день шлет он ей записку – мадам, мол, узрел вашего мужа, входящего в нумера госпожи Вильон, где, как известно, встречаются такого рода парочки; изволите ли самому войти в номер? Агнесса подобрала юбки да и кинулась в гостиницу, решила застукать муженька самолично. Когда распахнула дверь, картина ей предстала почти такая, какой она и боялась – ее голый муженек на кровати с батистовым бельем, а с ним… С ним тощий молодчик с усишками щеточкой. Агнесса не в лесу росла, и о мужеложцах слышала, но такого она, конечно, не ожидала. Грохнулась в обморок прямо на пороге, а когда спешно приехал вызванный врач, то оказалось, что у мадам на юбке – преогромное кровавое пятно. В общем, скинула она, а муженек сбежал, говорят, аж в Сибирь куда-то, так боялся гнева тестя.
Долго она не могла оправиться, болела сильно, подурнела, красота поблекла. Про мужчин и слышать не хотела, нашла компаньонку себе, старую деву лет пятидесяти, и жила с ней и целым выводком болонок. Когда произошла революция, отец ее подался в Англию, а она ехать отказалась. Считала, что наша власть крестьян и рабочих ненадолго. А потом поздно стало – особняк реквизировали, она из Самары уехала в Петербург со своей компаньонкой. Может, затеряться хотела в большом городе, где ее никто не знал, скрыть происхождение. Дальше ее приключения я не знаю, знаю только, что компаньонка ее сдала, донос какой-то написала, что Агнесса классово чуждый элемент. Потаскали ее на допросы, но интереса она большого не вызвала, отделалась испугом. Долго скиталась по знакомым, то там, то сям жила, и наконец скосил ее от такой жизни тиф. Попала в больницу, где лечил ее врач Егранцев Василий Викторович. Умный, интеллигентный, с таким обхождением, к какому она и привыкла, ну Агнесса и прониклась. Стали они жить вместе, притерлись, Агнесса пирогами на базаре торговала, он лечил. И вдруг как гром с ясного неба – арест мужа. И оказалось, что зовут ее муженька вовсе не Василий Викторович, а Юзефович Роман Ильич, и служил он в войсковых соединениях атамана Анненкова, который лютовал при подавлении крестьянского выступления в Славгородском уезде. И свидетели против него нашлись – на допросах показали, что именно Юзефович лично расстрелял 15 человек крестьян, а жене одного из них проткнул живот штыком и подвесил за косу – несколько часов мучилась.
У Агнессы что-то в голове после того замкнуло, корежило ее, что с таким извергом как с мужем жила. Вернулась она в Самару, то бишь, Куйбышев уже, перед Преображенской церковью встала на колени, и при куче зевак поклялась, что жизнь положит, чтобы отомстить такому Богу, который допускает это все и жизнь ее превратил в такой кошмар. Поселилась она у бабки Матрены, та вроде знахарка была, травами лечила, Агнессе дом ее потом перешел. Устроилась в морг санитаркой, и все книги какие-то искала, да на кладбище как ворона торчала. Люди идут на погост родных проведать, а она там крутится, и чего надо, непонятно, не было у нее там родных похоронено. Ходит от могилы к могиле, что-то в землю сует. Ну и поползли слухи, что колдует она, народ-то темный.
Когда Коля закончил свой рассказ, они уже подошли к трамвайной остановке, и Серафим задумчиво протянул:
- Да, непростая судьба…
- Мы непременно в ее дом наведаемся, - сказал Коля. – Наверняка какие-то ответы там есть.
Перед тем как распрощаться, священник удержал его за рукав и сунул сложенный вдвое маленький лист в линейку.
- Николай, я знаю, вы не верующий, но все же возьмите. Что-то нехорошее грядет, предчувствие у меня… Это молитва, если что – читайте в качестве защиты.
Коля помедлил, взял лист и сунул в карман шинели.
***
Дома Коля с облегчением стянул сапоги в сенях, прошел на кухню и обнял сзади Нину, которая мешала картошку на сковороде.
- Ты где был? Пришла со смены, думала, ты после дежурства дрыхнешь, а тебя и нет.
- Да так, по делам тут…
Коля спохватился, что не приготовил надежной лжи – ему совсем не хотелось говорить, что он помогает священнику с Зоей. Он жевал хрустящую жареную картошку, с удовольствием запивал холодным молоком и слушал веселую болтовню жены. Вся эта история с ненормальной Зоей, ощущение нечистоты после допроса Виталия, его мутные пьяные глаза – все
