обо мне, брат. Я в порядке. Как Елена и дети?
— Они тоже в порядке, — отвечает он с небольшой улыбкой, лишь смягчив края рта.
— Скажи Елене, что я заеду как-нибудь. Мне нужно купить несколько игрушек для детей, и я уверен, что Лукас скучает по играм в видеоигры со мной.
На лице Доминика появляется теплая улыбка.
— Игра в видеоигры с дядей Винсентом — это все, о чем он говорит. Тебе нужно поскорее появиться у нас.
— Обязательно. — Сегодня благотворительный вечер. Между обходами врачей и уходом за детьми в педиатрических палатах у меня совсем мало времени на семью, хотя я по ним скучаю. — Это все, зачем ты меня позвал?
— Пока что да.
Я хмурюсь, спуская ноги со стола.
— Ты же знаешь, что есть такая штука, как телефон, и ты мог бы сказать все это по телефону, верно? Или тебе не терпелось увидеть мое лицо.
— Если бы. Убирайся к черту отсюда, чувак.
Я хихикаю и поднимаюсь со своего места.
— С радостью. — Я останавливаюсь, едва дойдя до двери, и оборачиваюсь. — Брат?
Доминик поднимает глаза от своего iMac.
— Что?
— Оставайся в безопасности и звони мне, если я тебе понадоблюсь. Я серьезно. — В такие дни, как этот, я думаю, что на самом деле мало чем отличаюсь от своих братьев, потому что готов сжечь весь мир ради тех, кого люблю.
Тем не менее, я лучше, чем они, умею усмирять свои темные желания.
Мой брат улыбается.
— Убирайся отсюда.
Я улыбаюсь ему в ответ, затем разворачиваюсь и ухожу. Мой белый Мерседес ждет меня на парковке у небоскреба, когда я спускаюсь вниз. Он тонирован, но я чувствую, что Лука смотрит на меня изнутри, когда я подхожу к нему и сажусь на водительское сиденье.
— Почему ты так долго?
— Разве ты не мой телохранитель? Ты не имеешь права задавать вопросы. — Я нажимаю на кнопку запуска машины и пристегиваю ремень безопасности, когда двигатель с ворчанием начинает работать.
Лука смотрит на меня смертельным взглядом.
— Я твой друг, а не гребаный телохранитель. Я трачу все свои хорошие годы на то, чтобы жить с тобой в больнице.
Сжав в кулак руль, я вывожу машину на оживленную дорогу. Сейчас почти восемь утра понедельника, поэтому дорога забита машинами и пешеходами, спешащими по своим делам.
— О, об этом. Очень трудно помнить, что ты мой друг, когда ты докладываешь обо всем, что я делаю, моему брату.
Лука почесал бороду.
— Все просто, он же Капо. Ты же знаешь, я не могу ему врать. Если я это сделаю, то стану покойником.
— Почему ты думаешь, что не станешь покойником, если сдашь меня?
— Я твой единственный друг, парень. К тому же ты не способен на убийство. — Я ненадолго отвлекся от дороги, чтобы посмотреть на него. — Тот раз был исключением.
Прошло двадцать минут, когда вдали показалось белое здание больницы. На стальной вывеске, висящей на верхнем этаже, крупно написано ЛайфПлюс. Я останавливаюсь на парковке и вылезаю из машины, захлопывая за собой дверь. Лука делает то же самое, но, в отличие от меня, у него на лице недовольное выражение. Он предпочел бы быть где угодно, только не здесь. Не моя вина, что он так предан своему капо.
— Ты ведь знаешь, что можешь идти делать все, что хочешь, и встретиться со мной здесь позже, верно? — Спрашиваю я. Иногда он меня раздражает, но он был прав, когда сказал, что он мой единственный друг.
Единственный друг, который у меня был, погиб в бою два года назад. И я не смог его спасти.
— Как-будто такое возможно. — Он начинает идти к входу, и я следую за ним.
Я машу медсестре в регистратуре, и она широко улыбается мне. Ее щеки краснеют, а глаза выглядят так, будто Купидон только что выпустил в нее стрелу. Мы с Лукой ждем лифта, и когда он наконец открывается, я делаю шаг к нему, но меня толкают назад, когда кто-то протискивается мимо меня.
Ее запах врывается в мои ноздри. Он мягкий, сладкий и ароматный. Как клубника и ваниль.
— Эй! — Лука выкрикивает с густым итальянским акцентом, положив руку на бедро. — Научись, блядь, хорошим манерам, а?
Изабелла оборачивается, ее большие карие глаза невинно смотрят на него. Сегодня на ней розовый халат, а под ним белая водолазка. Через плечо у нее перекинута черная сумка, цвет которой дополняет черные кроксы на ее ногах.
— Что?
Голос у нее хриплый, и я не могу не заметить, что глаза у нее красные и опухшие. Она плакала?
— Ты в порядке? — Не мое дело, плакала ли она, но, похоже, я не контролирую свои эмоции рядом с ней.
Она скрещивает руки на груди и сводит брови вместе.
— Есть ли причина, по которой ты думаешь, что это не так?
Как и ожидалось, такая женщина, как она, будет защищаться. Она не хочет показывать боль или слабость перед другими. Не знаю, горжусь ли я ею в этот момент или это меня раздражает. Если что-то или кто-то причинил ей боль, я хочу знать, что или кто это был, и хочу, чтобы ей стало легче.
— Твои глаза, они…
— Иза, — раздается визгливый голос из фойе. Ее подруга радостно скачет в нашу сторону, когда я смотрю. Ее лицо расколется на части, если она улыбнется еще шире, чем сейчас.
— Привет, Наоми. — Изабелла, похоже, не рада видеть свою подругу. Она притворно улыбается, но улыбка быстро исчезает, когда она смотрит на кроксы, которые на ней надеты.
Наоми заходит в лифт и протягивает Изабелле руку. Она что-то шепчет Изабелле, которая кивает.
— А вы двое не войдете? — Спрашивает Изабелла, не сводя с меня взгляда.
Лука закатывает на них глаза, а затем заходит в лифт, намеренно сталкиваясь с Изабеллой. Господи… Он и его детские истерики.
Дверь лифта закрывается, и мы поднимаемся на девятый этаж.
— Мистер Романо, — окликает меня одна из пациенток в педиатрическом отделении, когда я вхожу. Она спрыгивает со своей кровати и бежит ко мне, обхватывая мои ноги своими маленькими ручками. — Доброе утро, мистер Романо.
Я отстраняюсь, затем приседаю на корточки, чтобы быть почти такого же роста, как она. Мои племянницы обожают, когда я становлюсь ростом как они, так что я научился этому трюку у них. — Как ты сегодня, Лейла?
Лейле пять лет. У нее третья стадия рака кожи, и она дочь матери-одиночки, которая держит небольшой ресторанчик в центре города. Она милая маленькая девочка.
— Я в порядке. Могу я открыть тебе секрет?
Я
