его номера. Но сейчас только вечер пятницы.
Почему он звонит сейчас?
Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, прежде чем ответить.
— Мистер Валенте.
— Как прошел твой первый день в новой больнице, Изабелла? — Спрашивает глубокий голос на том конце линии. Хотелось бы, чтобы он не звучал так, будто мы с ним друзья на всю жизнь. Я дрожу от одного только разговора с этим человеком. — Я вижу, ты уже с ним хорошо ладишь?
От жара у меня болит кожа головы. Я поворачиваюсь и смотрю в стеклянное окно на стене рядом со мной.
— Вы следите за мной?
— Я всегда за тобой наблюдаю, — непринужденно отвечает он. Можно подумать, он не сказал мне что-то серьезное и пугающее, как то, что он меня преследует. — Пусть тебя это не беспокоит, я не буду вмешиваться, если ты не дашь мне веской причины.
Прошел месяц с тех пор, как моя бабушка пропала из дома престарелых, в котором она жила. Паника бурлит в моих жилах, а ноги грозят подкоситься.
— Я не разочарую вас.
— Я знаю, что не разочаруешь. Мы же не хотим, чтобы твоя дорогая бабушка пострадала, правда?
— Нет. Нет. — В моем голосе звучит отчаяние. — Как поживает моя бабушка? Не могли бы вы дать ей поговорить со мной? Пожалуйста?
— Мне кажется, ты еще не понимаешь, как это работает, Изабелла. — Его злобный смех просачивается в мою кровь, как яд. — Ты не в том положении, чтобы выдвигать требования. Достань мне то, что я хочу, и ты сможешь увидеть свою бабушку.
— Но…
— И еще одно. Твоя бабушка умрет, если он получит хоть малейшее представление о том, что ты делаешь для меня. Не забывай об этом.
— Пожалуйста…
Он вешает трубку, прежде чем я успеваю произнести еще хоть слово, и я остаюсь в тишине прерванного разговора. Я падаю на колени, когда смесь ярости и отчаяния пронзает мою грудь, словно раскаленный кинжал. Стены на лестничной клетке словно подкрадываются все ближе, и они не остановятся, пока я не окажусь между ними. Вскоре слезы обжигают мои щеки, и мой всхлип нарушает тишину на лестничной клетке.
— Иза? — Голос Наоми доносится снизу. — Иза, ты в порядке? — Ее ноги стучат по кафельному полу, пока она бежит обратно по лестнице. — Иза, скажи что-нибудь. Ты меня пугаешь.
— Я… — Я замолчала. Я не могу сказать, что со мной все в порядке, потому что это не так. Я не могу лгать, потому что за последний месяц я делала это слишком много раз. Я рада, когда Наоми садится на корточки и обхватывает меня.
Она гладит меня по голове и шепчет:
— Все будет хорошо. Скоро все будет хорошо.
Трудно поверить, что все будет хорошо, когда я противостою боссу мафии, у которого единственная семья, которая у меня осталась, но это странно успокаивает — впервые с тех пор, как я оказалась в этой переделке, я выплакиваю всю душу и слышу, как кто-то говорит мне, что все будет хорошо.
Неважно, что я знаю, что ничего не будет хорошо.
Неважно, что моя жизнь развалилась на части, когда месяц назад моя бабушка пропала из дома престарелых и я получила звонок, который, как я знала, навсегда изменит мою жизнь.
Элио Валенте должен свести счеты с Романо, и он поручил мне привести Винсента Романо в его ловушку в обмен на жизнь моей бабушки.
3
ВИНСЕТ
У Доминика такое же выражение лица, как и всегда в течение последних двадцати лет или около того. Его глаза сузились, как будто он может прочитать меня, чем дольше он смотрит на меня.
Я отодвигаюсь и вздыхаю.
— Что?
Прошел час с тех пор, как мне позвонили, и десять минут с тех пор, как я сижу здесь и жду, когда он закончит просматривать длинный список электронных писем и наконец скажет мне, зачем он меня сюда позвал. Не поймите меня неправильно, я люблю своих братьев. Настолько, что готов отдать за них обе почки. Я не согласен с разрушительным путем мафии, в основном потому, что видел, что она сделала с нашими родителями, и боюсь потерять братьев больше, чем кого-либо другого.
Маркус в какой-то степени понимает меня. Он считает мой страх необоснованным, но все же пытается меня понять. Доминик, напротив, считает меня слабаком и законченным трусом. Он считает, что я бы не стал таким, если бы он был строже со мной, пока я рос. Мы никогда не увидим друг друга. Он получает удовольствие от кровопролития. А я — от виски, киски и помощи нуждающимся.
— Чем ты занимался? — Спрашивает он с таким видом, будто мне лучше убить сотню человек за выходные, чем пить с друзьями в стрип-клубе.
Я поворачиваю кресло из кожи и сетки, на котором сижу. Мои туфли стоят на его столе из красного дерева, просто потому что я хочу вывести его из себя.
Я пожимаю плечами.
— Занимался своими делами. Тебе стоит попробовать тоже.
Он ухмыляется, затем откидывается назад и хрустит костяшками пальцев.
— Ты раздражающий кусок дерьма, ты знаешь это? Тебе повезло, что ты мой брат.
— Иначе ты бы меня убил. Я слышу это с семи лет, — отвечаю я, возвращая его ухмылку своей. Несмотря на то, что мы не очень хорошо ладим, мне нравится думать, что мы с Домиником похожи во многих отношениях, которые не включают в себя пролитие крови. Мы оба упрямы и темпераментны. И мы готовы на все, лишь бы наши близкие были в безопасности. Точно так же, как я впервые пролил кровь, чтобы защитить своего племянника Лукаса несколько лет назад.
— Хорошо. Тебе нужно напоминать себе об этом каждый день. — Его ухмылка исчезает, и я понимаю, что он настроен серьезно. — Итак, чем ты занимался в выходные?
— Какие-то проблемы?
Он выдохнул, явно раздраженный.
— Мне нужно, чтобы ты был осторожен. Элио Валенте все еще на свободе.
Точно. Так и есть.
— Не понимаю, как это на меня влияет.
— Ты Романо, и поверь мне, тебя это касается даже больше, чем меня и Маркуса. Ты не участвуешь в бизнесе вместе с остальными членами семьи, ты уязвим.
Моя бровь приподнимается.
— Вы оба более уязвимы, чем я, учитывая, что у вас обоих есть жены и дети. Я могу постоять за себя.
Челюсть Доминика сжимается.
— Просто не исчезай из поля зрения Луки и звони мне, если появится что-то подозрительное.
Я сдерживаюсь, чтобы не ответить, когда чувствую неподдельное беспокойство в голосе брата.
— Не беспокойся
