в ответе Мухитдинова, он и сам бы не смог сказать.
Однажды командир полка поставил новую задачу:
— Сегодня цель — крепостные сооружения.
Он назвал крупный порт на побережье моря и подробно объяснил порядок выполнения боевого задания. Летчики, штурманы тщательно изучали цель по фотоснимкам, картам крупного масштаба, схемам. Они снова и снова знакомились с каждой деталью крепости. Ведь ночью, под огнем зенитных батарей некогда будет разыскивать трудноразличимые ориентиры. Техники, механики, в их числе и Мороз, готовили бомбардировщик к полету.
Пришло время, и тяжелая машина вырулила на старт. Официантки, угощавшие экипаж горячим кофе, остались на стоянке. Им, этим милым, скромным девушкам, было немножко страшно. Они знали: кто-то из них, этих летчиков, не вернется на базу.
…Фронт пройден. С высоты он угадывался по нескольким мелким пожарам, вспышкам пулеметных трасс, осветительных ракет. А дальше за фронтом — ни одного огонька. Проплывет далеко внизу под самолетом еле различимая серая дорога, извивающаяся, словно змея, надвинется черное, бесформенное пятно — лес, и снова темнота, ничего не видно. Выше, над самолетом, — облака. К ним ведет летчик машину.
В кабинах привычно светятся циферблаты приборов. Ровно гудят двигатели. От их работы корпус бомбардировщика еле заметно вибрирует. На компасах один и тот же курс — запад.
— Под нами граница! — коротко сообщает командиру штурман.
И снова молчание. Только рев моторов. Только кажущееся бесконечным ожидание…
Тяжелый бомбардировщик вышел за облака. Лишь штурман знает, над какими пунктами пролетает машина. С помощью приборов, по звездам, наблюдая землю в разрывы облаков, он направляет самолет к месту бомбового удара.
— До цели десять! — предупреждает Майборода.
Это значит — осталось десять километров до окраины крепости. Значит, сейчас откроют огонь вражеские зенитки. Как нарочно, облака редеют.
— Разворот!.. На боевом!..
Нервы напряжены до предела. Сейчас… Так и есть! В неуловимый миг вспыхнули вражеские прожекторы, иссиня-белые их лучи образовали огромный конус, в вершине которого оказался бомбардировщик. Одновременно грохнули первые разрывы снарядов. А потом началось! Вокруг заплясали, завертелись разноцветные шарики — трассирующие снаряды малокалиберных зениток. Красные, синие, зеленые, словно бусинки, нанизанные на невидимую ниточку, они устремлялись от зенитных точек к самолету. «Ниточки» переплетались вверху, скручивались в «воронки», расходились «веером». Казалось, самолет в этом хаосе трасс, опутавших его со всех сторон, недвижим, застыл на месте.
Но бомбардировщик неуклонно шел к цели. Губы штурмана шевелились: он чертыхался по адресу прожекторов, боялся упустить цель.
— Вправо три!.. — передал он команду летчику.
Данилов привычно нажал на педали руля поворотов.
Снаряды тяжелых зениток взрывались с глухим уханьем. Сначала возникал клуб дыма с темными, рваными краями. Казалось, он начинает рассеиваться, и в это время обшивка самолета принимала удар воздушной волны. Иногда от близкого разрыва бомбардировщик вздрагивал. Данилов морщился, словно от зубной боли, штурман чертыхался громче, — изменить курс нельзя: самолет находится на боевом пути.
— Сбросил! — громко доложил Майборода.
Чуткие руки летчика уловили знакомые толчки штурвала. Это фугасные бомбы отрываются от самолета и устремляются вниз.
Данилов резко ввел машину в разворот. Теперь можно выполнять противозенитный маневр. Главное сделано: бомбы ушли к цели.
Когда бомбардировщик вырвался из моря зенитного огня, Данилов прокричал технику:
— Как экипаж?
— Все в порядке, командир! Матчасть…
Мухитдинов оборвал фразу на полуслове и резко повернулся назад. Данилов тоже невольно оглянулся.
— В правой плоскости пожар!.. — на ходу закричал Мухитдинов и тут же исчез в проходе.
Данилов заметил густеющий на глазах шлейф черного дыма, который стлался за крайним правым мотором. Ни одним жестом не выдал волнения. Помедлил несколько секунд и ровным голосом передал по переговорному устройству:
— Экипажу быть готовым к прыжку! Ждать команды!..
* * *
В длительных ночных полетах Александр Мороз бывал уже не раз. Но острое ощущение опасности не притуплялось. Бортмеханик смотрел на разрывы снарядов и чувствовал, как нечто очень похожее на страх щемящей болью отзывается в груди. А может, это был не страх? Может, сознание того, что под обстрелом нечем ответить врагу, так как бомбы предназначены только для одной, заранее определенной цели, а из бортового оружия стрелять по зенитным батареям с большой высоты бессмысленно; может быть, именно это вызывало такое напряжение, что оно ощущалось, как физическая боль? Как бы то ни было, Морозу было стыдно перед самим собой за эту слабость. В такие минуты возвращалось сожаление о том, что он не стал летчиком, несмотря на все попытки. Вот если бы он держал в руках штурвал! Тогда, казалось ему, он бы чувствовал себя хозяином положения.
Мороз следил за работой моторной группы вместе с техником. Но делал он это скорее механически, больше прислушиваясь к шуму зенитного огня. Наконец бомбардировщик развернулся от цели. Вот уже лучи прожекторов стали косыми — прожектористы упорно не отпускали самолет. Потом погас один, второй прожектор. Несколько длинных трасс крупнокалиберного пулемета, и огонь с земли прекратился.
Погас последний луч. Несколько мгновений глаза привыкали к наступившей темноте. И вот тут-то механик увидел неладное: за элероном плоскости мелькнула какая-то расплывчатая длинная полоска. Она исчезла, появилась снова и стала быстро увеличиваться.
«Пожар!»
Прежде чем техник успел добежать к нему из кабины летчика, Мороз уже был в глубине прохода.
Пожара на самолете механику не приходилось видеть. Но по рассказам бывалых авиаторов он знал, как это происходит. Еле заметная полоска дыма может превратиться в густой, черный, рассыпающийся вдали за самолетом след. Затем достаточно появиться на плоскости маленькому язычку пламени, как он «лизнет» дюраль раз, другой, и вдруг обшивка плоскости станет ленточками быстро-быстро свертываться в трубочки, плавиться, исчезать на глазах. Под сильной струей встречного воздуха горит она почти так же, как горит бумага в мощной, с большой тягой кочегарке. Огонь подходит к бакам с бензином — и взрыв, или плоскость отваливается, словно она сделана из легкого картона.
В сознании Мороза мелькнула картина кувыркающейся в воздухе плоскости, но это не вызвало страха. Опасность угрожала сейчас не лично ему, а всему экипажу, машине.
В плоскости темнота почти абсолютная, словно на глаза набросили черное покрывало. Проход узкий, вокруг много подкосов, деталей, и, казалось, каждый выступ норовит задержать человека, больно ударить его. На ходу Мороз услышал, как изменился гул работающих двигателей. «Летчик выключил крайний мотор. Это там!..»
Впереди сквозь густую пелену горького дыма слезящиеся глаза уловили красноватое мерцание: горел масляный бак. Морозу оставалось проползти до него всего несколько метров. «Успеть бы!» — подумал механик, и тут же его с силой прижало к трапу, распластало на нем. Огнетушитель, который Мороз сжимал в руках, вырвался, звякнул обо что-то и откатился в темноту.
И снова механик не ощутил опасности, угрожавшей ему,
