И, когда разворачивал машину, готовясь к взлету, услышал, кроме шума мотора, резкие короткие хлопки: опомнившиеся вражеские солдаты открыли ружейный и автоматный огонь. Несколько черных фигурок уже бежало к самолету.
Колесник еще раз потолкал руль управления и показал рукой в воздух. Николай утвердительно кивнул головой.
Черные фигурки — их стало больше — уже были близко от направления взлета. «Перехватить хотят! — подумал Николай и опять сквозь зубы прошептал: — Спокойнее, спокойнее!..»
Вдруг звякнуло стекло на приборной доске. И в этот момент летчик дал мотору полный газ. Ускоряя бег, машина помчалась по поляне. «Только бы не подбили на взлете», — мелькнула мысль, и Николай громко закричал:
— Держись, Саша, держись!..
Самолет с ревом несся к центру поляны. «Взлетит или не взлетит?» По нарастающей скорости движения чувствовал: должен взлететь!
Несмотря на рев мотора, хлопки выстрелов были отчетливо слышны. Николай увидел, как солдаты, оказавшиеся на пути самолета, попадали в снег, напуганные видом мчавшейся прямо на них машины; другие же с колена вели огонь из автоматов.
Николай невольно отшатнулся от левой плоскости. На ней, словно капельки сильного дождя, образовалась, цепочка дырок от автоматной очереди. Правую руку пронзила боль. Он левой рукой перехватил руль и потянул на себя. Машина, тяжело и неуверенно, все же оторвалась от земли.
Но впереди еще деревья! Набирая высоту, самолет едва не задел за вершину самой большой ели, но выровнялся и, ревя мотором, понесся над лесом.
Уже в воздухе Николай увидел, как голова штурмана, сидевшего в передней кабине, медленно сползла вниз. «Что с Сашей?..» Вместе с тревогой за товарища росла и радость: «Летим!»
Уйдя из-под выстрелов, Николай развернул самолет на восток. На бреющем полете машина с ревом пронеслась над шоссе. При виде свалившейся, казалось, прямо на них машины лошади поднимались на дыбы, ломали оглобли, черные фигурки людей шарахались в стороны.
…Уже на подходе к своему аэродрому Барков почувствовал, как руль управления несколько раз дернулся в его руках. Это Колесник, очнувшийся после забытья, давал знать о себе. Николай понял: жив штурман, и тоже подергал руль, как бы отвечая: «Все в порядке. Идем домой».
* * *
В госпитале Николай пробыл недолго. Перед уходом он зашел попрощаться в палату, где лежал тяжелораненый штурман.
— Выздоравливай, да поскорее!
Колесник слабо улыбнулся, пожал руку и сказал тихо:
— Молодец ты какой, Коля!
— Ну, что ты! Какой молодец?.. Мямля!.. — неожиданно вырвалось у Николая.
Колесник удивленно уставился на него.
— Ведь сам меня так назвал когда-то, да ладно, уж все прошло, — попробовал Николай свести разговор к шутке и смущенно засмеялся.
— Нет, нет! Ты объясни, когда это я мог так назвать тебя?! — возбужденно заговорил Колесник.
Сердясь на себя, сбиваясь, Николай кое-как напомнил тот давний вечер. В ответ Колесник заулыбался:
— Я помню, ты еще так неожиданно тогда ушел. Обиделся, значит! Но ведь Нина спрашивала совсем не о тебе, а о моем школьном друге — ее знакомом!
Теперь пришлось краснеть Николаю.
— Ты… ты… извини. Это у меня так… вырвалось… — смущенно пробормотал он. — Выздоравливай, Саша!
Николай стиснул руку Колеснику и выбежал из палаты.
В части он с нетерпением ожидал возвращения штурмана, со стыдом вспоминая свое отношение к нему в последние месяцы…
После этой памятной для обоих посадки в тылу врага не было в полку более дружной пары, чем экипаж «семерки». В самых трудных условиях экипаж Баркова, как правило, вылетал первым, мастерски разыскивал цель, подавлял ее, чтобы облегчить выход другим экипажам. Ни ночные истребители, ни десятки прожекторов и огонь зениток не могли остановить его полет. И неизменно после каждого вылета летчик и штурман вместе приходили на командный пункт, и Николай Барков докладывал командиру:
— Боевое задание выполнено!..
* * *
Через несколько лет после войны, незадолго до дня авиации, в южном гарнизоне в своей квартире капитан Барков читал письмо Колесника, присланное из Москвы.
«…Николай, приезжай, дорогой, вместе с Ниной на праздник к нам. Или, хочешь, нагряну я к тебе со всеми своими чадами и домочадцами? Вспомним годы боевые, дороги фронтовые, дела друзей-однополчан…»
Дочитав письмо, Николай улыбнулся и позвал жену:
— Нина, иди почитай!
Пока жена читала, он, тихо улыбаясь, смотрел куда-то в пространство и думал о великой силе дружбы, дружбы фронтовой, обстрелянной, окуренной пороховым дымом, окропленной собственной кровью, освященной благородной целью, во имя которой они шли на смерть…
МУЗЫКАНТ
Рассказ
Афиша была не слишком яркой. Так, самая обыкновенная. В центре ее — большие строгие буквы: «КОНЦЕРТ». Ниже приплюснутыми, округлыми: «симфонического оркестра». А еще ниже скромным черным шрифтом: «солист А. Мороз».
На заборе было наклеено немало более ярких афиш. Но почему-то взгляд остановился на этой.
Половину дня подполковник Данилов провел в штабе, решая дела, по которым приехал в командировку. Все это время фамилия солиста не выходила из головы. Возвращаясь в гостиницу, он случайно увидел, как на перекрестке чуть не столкнулись огромный автобус и новенькая, блещущая лаком «Волга». Скрежет тормозов, испуганные восклицания прохожих… И вдруг именно сейчас, в эту минуту, всплыло в сознании далекое, незабываемое…
…Трудный тысяча девятьсот сорок первый год. В экипаж прибыл новичок. Рано утром у входа в столовую он представился командиру. Капитан Данилов, высокий, широкоплечий, сверху вниз посмотрел на сержанта в куцей шинельке. Хотелось в экипаже иметь таких же, как он сам, рослых парней, а тут…
Сержанту Морозу было не более девятнадцати-двадцати лет. Роста среднего, лицо обыкновенное, с серыми мечтательными глазами («Совсем не для солдата», — отметил про себя Данилов).
— Хорошо, — кивнул офицер. — Идите к инженеру. Он скажет, что вам делать.
Свое мнение о новом сослуживце Данилов сообщил вечером за ужином штурману Майбороде. Оказалось, что тот уже разговаривал с молодым сержантом.
— Мороз в авиацию добровольно пришел. Заканчивал музыкальное училище по классу скрипки, а в войну решил стать бортмехаником — это ведь не так просто!
— Вот, вот! Думал, наверное, что тут музыка, а на самом деле грязь, кровь. Для музыканта место неподходящее.
Штурман спорить не стал.
— Давай подождем, посмотрим. Ребята у нас дружные. Если у человека недостатки, их заметят немедленно.
Данилову пришлось согласиться. Механиков в полку не хватало.
Один день боевой работы сменялся другим. Летать приходилось много. В первые дни Данилову некогда было следить за работой Мороза.
— Как у новичка идут дела? — как-то спросил Данилов у техника Мухитдинова.
— Нормально, товарищ командир. Старается.
— А помнишь, каким был прежний механик?
— Конечно, помню. Такими не сразу становятся. Опыт нужен.
— То-то, — бросил Данилов довольным голосом и пошел вдоль стоянки.
Что ему понравилось
