Ясно одно: мы меняемся, и очень стремительно. Но более этого — ничего.
— Доброе утро!
Сотруднице, вышедшей на работу после двухнедельного отпуска, аплодировал весь отдел. Полмесяца она провела в детоприемнике — и наконец вернулась к работе, в свои тридцать шесть произведя на свет уже третье дитя.
— Ты уже сдала малютку на воспитание?
— О да! Сразу же все и оформила. Из последних сил…
— Вот умница!
— Спасибо за труды!
Все как один мы благодарили эту героическую женщину за произведение на свет еще одного из нас. И она, счастливо улыбаясь, принимала букет за букетом.
Питомцы детоприемников выращиваются не как чьи-либо персональные дети, а как дети всего человечества. Эти центры оснащены всем необходимым оборудованием, а за каждой пятеркой воспитанников закрепляется наставник, следящий за их развитием.
Лично мне доводилось быть осемененной моим любовником, но к зачатию это, увы, ни разу не привело. И теперь, глядя на женщину, которой удалось забеременеть аж трижды, я испытывала облегчение и благодарность. Все-таки я принадлежу к человеческой расе и уж точно не желаю, чтобы мой вид исчезал с лица земли.
Наконец, приняв поздравления и получив все букеты, счастливая мать вернулась к своему месту за столом.
— И вот что важно! — добавила она уже своим соседкам. — Хотя обычно меня осеменяет любимый мужчина, все три моих зачатия случились на церемониях жизни. Любопытно, не правда ли? Вероятность забеременеть на церемонии и правда выше, чем при обычном, «домашнем» осеменении!
— Вау… Чудеса! — зачарованно протянула совсем еще молоденькая коллега. — Но я понимаю, о чем вы. Мне кажется, человечина обладает сакральной силой. Потому и вкус у нее совершенно особый. Да такой, что не оторваться!
— И не говори! — кивнула мать-героиня. — Я уверена: желание поедать человечину заложено в наших инстинктах!
«Эй, вы о чем это? — чуть было не вмешалась я. — Разве совсем недавно вы не считали инстинктами нечто совсем другое? В этом обществе больше нет никаких инстинктов. И нет никакой морали. Все, что мы еще испытываем, — только ложные ощущения от постоянно меняющегося мира!..»
— Эй, Махо! — вдруг услышала я. — Что у тебя с лицом?!
— Все в порядке… — вздрогнув, просипела я. И залпом осушила свой чай.
— По-моему, этот мир свихнулся на теме инстинктов. Тебе не кажется?
Залпом допив свое пиво, я поставила опустевшую кружку на стойку и уставилась на него.
Весь понедельник мне жутко хотелось выпить. И хотя впереди была еще целая неделя, на перекуре мы с Ямамото договорились заглянуть вечером в какую-нибудь идзакаю[6]. Он был единственным, с кем я могла поговорить по душам.
Вместо ответа он несколько раз кивнул. Не соглашаясь — но и не споря с тем, что услышал. Именно та дистанция, на которой мне комфортней всего.
— Вот и насчет осеменения — у всех такая каша в головах! — продолжала я. — Помню, мать рассказывала, что раньше секс с презервативом считался хорошим тоном. А теперь попробуй-ка надеть перед сексом презерватив. Тебя просто заклюют за то, что ты трахаешься для удовольствия, а не для рождения новой жизни!
— Да ладно… — лениво протянул Ямамото, отправляя в рот кусок жареной курицы. — Чего об этом париться?
— Эй, я серьезно! Ты меня слушаешь вообще?
— Слушаю, а как же! Просто… — жуя, отозвался он, — ты, Икэтани, упертая. Слишком абсолютизируешь этот мир. Слишком уверена в том, что все должно быть лишь так, как тебе хочется.
— Что ты имеешь в виду?
Отложив палочки, Ямамото вытер руки влажной салфеткой — и без тени улыбки продолжил:
— Я тоже серьезно. Все привыкли думать, что здравый смысл, инстинкты, мораль — это какие-то незыблемые категории, высеченные в камне однажды и на века. Но это не так! На самом деле все они постоянно меняются. И не вдруг и не в последнее время, как это показалось тебе. А беспрерывно и с незапамятных времен!
— Но тогда пускай перестанут судить других! Пусть не делают вид, будто и сто миллионов лет назад все было точно так же! То, что постоянно меняется, не может быть догмой, верно? А если это не догма, какого черта все носятся с ней, как с религией?
Ямамото пожал плечами.
— Как бы там ни было, мир — это сияющий мираж. Вре́менная иллюзия. То, что мы видим сейчас, нам не увидеть больше никогда. Так не лучше ли просто расслабиться — и наслаждаться феерическим шоу?
Он снова взял палочки, положил себе в тарелку немного кимчи и пару ломтиков чоризо.
— Овощей возьми! — посоветовала я. — Будешь есть сплошное мясо — желудок испортишь.
— Э, нет! У всеядных животных мясо невкусное. В детстве я думал, что человечина — это вкусно, лишь потому что дедуля был вегетарианцем, то бишь травоядным. Ну а я решил стать плотоядным. Буду есть сплошное мясо — тогда и сам буду вкусным, когда придет мой черед!
— Похоже на бред…
— А это как посмотреть. Мой девиз — «Ешь как можно вкусней и наслаждайся жизнью, чтобы оказаться вкусным, когда помрешь». А жизнь у меня до сих пор была совсем не плохая… О, спасибо!
Поблагодарив официантку за очередную бутылочку горячего саке, он плеснул прозрачной жидкости себе в чашечку и немедленно выпил.
Все еще досадуя на белый свет, я собралась закурить. Но тут Ямамото хихикнул и обвел взглядом галдящую публику.
— Как по мне, этот мир вовсе не так уж плох! Да и мир тридцатилетней давности, который ты еще помнишь, был по-своему неплохим. В своих постоянных изменениях он неизменен. И то, что мы видим здесь и сейчас, не повторится больше никогда!
— Хм-м…
— Лично я всегда любил Диснейленд.
— Фу, — скривилась я. — Терпеть его не могу.
— Я так и знал! — снова хихикнул он. Каждый раз, когда он смеялся, его маленькие круглые глаза совсем чернели, а длинные ресницы порхали, как крылья бабочки. — У людей, разряженных под мультяшных героев, никто не спрашивает, что они думают на самом деле. Все немного врут! Ведь это Страна Грез… Но разве в нашем мире не то же самое? Каждый привирает по чуть-чуть, и вся эта ложь собирается в один огромный мираж. Поэтому он и прекрасен. Как миг всеобщей веры в иллюзию.
— А настоящая реальность? Где же она тогда?
— Ну я же говорю: этот мираж и есть настоящая реальность! Пиксели нашего вранья складываются в реальность, увидеть которую можно только здесь и сейчас…
— Не понимаю. Не хочу понимать!
Ямамото рассмеялся. Так, что саке из его чашечки расплескалось.
— Как тебе трудно жить, Икэтани! Почему бы не насладиться моментальной иллюзией мира?
Вместо ответа я выпустила изо
