Дэвид засмеялся, но вряд ли мой ответ его успокоил. Мызабрались в машину — не спеша, обнаруживая все новые места, где болит, ипытаясь сесть поудобнее. Господи, у меня болело везде.
— Я серьезно, Рэйчел, — сказал он. Дверизахлопнулись, и в маленькой машине его бас звучал гулко. — Нечестнозаставлять тебя это расхлебывать.
— Не дрейфь, Дэвид. Мне нравится быть твоей альфой. Надобудет только чары правильные составить для перекидывания.
Он разочарованно вздохнул всем своим компактным телом, апотом фыркнул.
— Что такое? — спросила я под звук мотора.
— Чары для перекидывания? — спросил он, трогаямашину и выезжая на дорогу. — Ты сама себя слышишь? Хочешь быть моейальфой, и при этом у тебя ничего нет для перекидывания?
Я поставила локоть на ручку двери и подперла голову рукой.
— Не смешно, — сказала я, но он все равнозасмеялся, хоть ему и было больно.
Глава 2
Пятна полуденного света плясали на садовых перчатках. Ястояла на коленях на коврике из зеленой ленки и пыталась дотянуться до дальнейчасти клумбы — там повырастали сорняки, даром что их затенял старый дуб. Сулицы доносился шум машин, над головой крикнула голубая сойка — ей ответили.Суббота в Низинах — триумф обыденности.
Выпрямившись, я потянулась до хруста в спине и скривилась:амулет на секунду отстал от кожи, кольнуло болью. Не надо было мне работать всаду, под воздействием амулета против боли я могла хуже себе сделать, но мнепосле вчерашнего хотелось повозиться в земле, чтобы саму себя убедить, чтожива. Да и садом пора было заняться. Без Дженкса с семьей он превратился чертзнает во что.
Из кухни в мирную прохладу весеннего полдня вплыл запахкофе, и я поняла, что Айви проснулась. Я зашла на желтую дощатую веранду,пристроенную к церкви, и глянула на обнесенное забором кладбище позади сада.Наш участок занимал четыре городских лота и вглубь тянулся на целый квартал. Накладбище тридцать лет уже никого не хоронили, но траву там ваша покорная слугакосит регулярно. Сдается мне, что ухоженное кладбище — мирное кладбище.
Размышляя, принесет ли мне Айви кофе, если крикнуть, япередвинула коврик на солнце к куртинке нежных черных фиалок. Дженкс их посеялпрошлой осенью, и надо было их проредить, пока они не переросли. Я нагнуласьнад растеньицами и поползла вперед, огибая розовый куст и выдергивая примернокаждый третий стебелек.
Я тут проторчала достаточно, чтобы вспотеть — тревога меняподняла задолго до полудня. Да и заснула я с трудом. После восхода я ужепосидела в кухне с книгой заклинаний в поисках заклятья для превращения ввервольфа. Задачка была с малым шансом на успех, мягко говоря. Заклятий дляпревращения в разумное существо не было — во всяком случае, легальных заклятий.А заклятье должно быть из арсенала ведьм земли, потому что магия лей-линий —это либо иллюзии, либо физические выбросы энергии. Библиотека у меня хоть инебольшая, но уникальная, и все же среди всего сонма заклятий я не нашла ниодного подходящего.
Медленно продвигаясь вдоль клумбы, я все больше впадала втревогу. Как сказал Дэвид, единственный способ стать вервольфом — это имродиться. Прикрытые сейчас повязками синяки и прочие следы от зубов Карин уменя на руках и на шее скоро сойдут, но в памяти следы останутся. Может,заклятие есть в разделе черных чар, но в черной земной магии используютсяжуткие ингредиенты — к примеру, жизненно важные части человеческих тел, —так что я в ту область не полезу.
Один раз в жизни я решила заняться черной магией, икончилось это для меня демонской меткой. Потом я еще одну заполучила, а потомвдруг оказалась фамилиаром упомянутого демона. По счастью, я сохранила душу,так что сделку признали невыполнимой. Сейчас я была свободна как птица — еслине считать первой метки Большого Ала плюс метки Тритона, которые мне предстоялоносить, пока я не придумаю способ с ними расплатиться. Ну, теперь хотя бы Ал непоявляется всякий раз, когда я прикасаюсь к лей-линии.
Щурясь от солнца, я мазнула грязью запястье с меткой Ала.Прохладная земля эффективней всякого заклятья спрятала кольцевой рубец,перечеркнутый линией. И красную отметину от проволоки, которой мне спутали рукивервольфы, она тоже скрыла. Господи, ну и дура же я была.
Ветерок задувал мне на лицо рыжий локон, я убрала его заухо, глянула на клумбу за розовым кустом. И злобно ощерилась. Клумбу истоптали.
На здоровом куске клумбы цветы поломали у самого основания,они лежали поникшие и пожелтевшие. Злодеев выдавали крошечные следы.Взбешенная, я собрала пучок поломанных растеньиц, чувствуя по мягкостистебельков их неминуемую смерть. Чертовы садовые фейри!
Эй! — заорала я, ковыляя к соседнему ясеню с густойкроной. Я дотопала туда горя от гнева, обвиняюще протягивая руку с поломаннымистебельками. С этими мелкими поганцами я сражалась с прошлой недели, когда онисюда мигрировали из Мексики, но бой был безнадежный. Фейри питаются насекомыми,а не нектаром, как пикси, и плевать им, если в поисках еды они уничтожат сад.Тут они похожи на людей: разрушают то, что нужно будет завтра, чтобы добыть то,что нужно сегодня. Их всего шестеро было, но наглости хватило бы на полк.
Я сказала «эй»! — крикнула я погромче, задирая голову кохапке листьев, напоминающей беличье гнездо. — Я вам говорила убиратьсявон из сада, если вы не можете вести себя прилично. Это вот что такое?!
Пока я тут исходила злостью, наверху зашелестело, посыпалисьсухие листья и высунулось бледное личико. Вожак маленького холостяцкого кланамгновенно меня углядел.
— А сад не твой, — громко объявил он. — Онмой, а ты можешь катиться колбаской полей-линий, куда хочешь.
У меня челюсть отвалилась. В кухне стукнуло окно — Айви несобиралась ввязываться. Я ее понимала, но сад-то Дженкса, и если я не выгонюфейри, то пока я уговариваю его вернуться, от сада ничего не останется. Я жеоперативник, блин. Если я не сохраню Дженксов сад — грош мне цена. Но раз отразу фейри только наглели, и стоило мне уйти в дом, как они возвращались.
— Не смей уходить! — крикнула я в спину поганцу,скрывшемуся в их общем гнезде. — Мелкая сволочь!
Вместо бледного личика в ветвях показалась крошечная голаязадница — он еще и покрутил ею, гад! Думает, он там в полной безопасности!
В досаде я бросила на землю переломанные фиалки и зашагала ксараю. Раз они ко мне не спускаются, я заберусь к ним. У меня есть лестница.
Сойки на кладбище громко перекликались — наверное, новуюсплетню обсуждали, — а я волокла двенадцатифутовую алюминиевую лестницу.Она несколько раз стукнула о ветки, пока я пристраивала ее к стволу, так чтопод недовольные визги гнездо опустело — в вихре синих и оранжевых мотыльковыхкрыльев. Я поставила ногу на первую ступеньку, отдувая с лица рыжие локоны.Лезть ужасно не хотелось, но если они уничтожат сад, Дженксовым детишкампридется голодать.
