Погони не слышно.
В два прыжка проскочил дорогу, юркнул, сам не понимая куда, споткнулся, упал на грудь. Больно ожгло. Потянулся рукой, вспомнил – маска за пазухой.
Тимур огляделся. Гаражный массив остался позади. Под ногами пыльное нечто, не сразу понял, что трава. Оказалось – выбежал к частному сектору. Меж двух рядов приземистых домишек петляла бугристая дорога. Он встал, озираясь, попытался прогнать одышку, сцепившую горло, но чуть не залился лающим кашлем. Усилием затолкал рокот внутрь себя и на полусогнутых побежал по дорожке.
Что теперь делать? На часах начало шестого, времени почти не осталось, да и чувствует уже, как копошится в груди что-то холодное, карябает нутро. Попадись ему в руки зеркало – не станет заглядывать, побоится.
Совсем рядом залаяла собака, тут же её подхватила вторая, третья. Тимур нырнул в проулок, скрываясь от лая. Не хватало еще ментам попасться – быстро прилетят. Поди ищут его уже, кружат по району. Светка еще… Ладно, надо собраться и решить, что делать.
Взвинченное тело несло само. Прижималось к покосившимся заборчикам, ныряло за бесполезные фонарные столбы, озиралось по сторонам. Наискось пробежал частники. Под ложечкой ныло, требуя хоть одним глазком взглянуть на часы, вовремя одергивал себя. Что толку, если будешь знать до минуты, когда придет конец? Сделать все равно ничего не успеешь, как не планируй. Вот Тимур и не успевал. Не успевал сделать предложение Жене, не успевал отправиться куда-нибудь только вдвоем, наделать кучу глупых фото, которые даже пересматривать потом не станешь. Не успевал увидеть её округляющийся животик, спорить, какое имя лучше. Не успевал пьяным примчаться к роддому и исступленно улюлюкать во все окна. Не успевал заметить первые мелкие морщинки у Жениных губ и сделать вид, что не заметил. Не успевал, не успевал, не успевал…Даже сериал это дурацкий досмотреть не успевал.
Тимур вдруг отчетливо почувствовал Женино тепло: голову на груди,руку на животе, посапывание это пухлогубое. Разозлился, заспорил сам с собой. Сделать ничего не мог, только дров наломал. Сдаться тоже не мог.
Так и брел в предрассветных сумерках, спотыкаясь о себя и не разбирая дороги.
Под ногой чавкнуло. Тимур замер, посмотрел вниз. Лужа. И откуда берутся? Две недели ни тучки на небе. Наклонился, заглянул в мутную рябь. Из черной подрагивающей лужи на Тимура хмурился старик. Щеки обвисли, как сдутый шарик, брови набрякли над впалыми глазницами, губы кривой линией переходят в складки, тянутся к подбородку.
Плюнул зло в лужу, распрямляясь. И так понимал, что время его на исходе, но увидев отражение, осознал, что вот-вот, вот сейчас, с минуты на минуту. Глупо, конечно. Что там обещают перед казнью? Вкусный ужин, последнее желание, последнюю сигарету? Тимуру никто ничего не обещал.
Посмотрел на часы – без семи шесть. Вот и все.
Ну уж нет, если уходить, то красиво. Плюнуть на прощание Переплуту в лицо.
Выудил маску из-под ветровки, повертел в руках. Личина почти разгладилась – впитала темным деревом молодость Тимура. Насколько, интересно, хватит ему годов Тимура? Нельзя, нельзя допустить, чтобы еще кому-то попалась эта чертовщина.
Впился до побелевших костяшек руками в черные края, пытаясь разломать. Маска не поддавалась – силы в старческих ладонях не хватало. Оглянулся – расколоть бы об камень какой. Ничего подходящего не было. Бугристая мертвая земля с застывшей грязной лужей, косенькие заборчики, приземистые домики. Пошарил взглядом по домам. Заметил почерневший, перекошенный – не живет, наверное, никто в нем давно. Можно залезть, пошариться внутри. Что-то да найдется, чтобы гадину эту проклятую разломать в щепки.
Вдалеке снова взвился собачий лай. Тимур прислушался. Лают коротко, без долго надрыва, какой бывает, когда человек крадется вдоль заборов. Значит, кто-то движется быстро. Машина. Менты!
Тимур прыгнул к заброшенному дому. Теперь главное успеть с маской расправиться, а что там дальше будет – плевать. Толкнул дверь, та скрипнула противно.
Затхлый запах шибанул в нос, передавил горло. Тимур залился кашлем, тяжелым, выворачивающим. Выругался, сплюнув на пол. Снова кровь. Густой ошметок размером с кулак.
– Э-э-э, – булькнуло из глубины дома.
Не пустой, значит, дом. Бомжи облюбовали или еще кто.
Юркнул в какой-то проем – комнатка. В темноте заворочалось, закряхтело и разразилось криком. Звонким, высоким, искренним. Ребенок! Здесь ребенок!
Нырнул рукой в карман, выудил телефон, задрожал пальцами по черному стеклу, включая фонарь. Луч света врезался в в бесформенную груду. В углу, где хлама поменьше, ворочался, распрямляясь, малыш лет шести. Из-под сбившихся косм и чумазого личика не разобрать, мальчик или девочка. Внутри колыхнулась мимолетная надежда. В эту яркую, как бенгальский огонь секунду, пока за спиной разрасталось рыготное нечленораздельное ворчание и на улице хлопало дверьми машины, стучало ботинками по гнилому крыльцу, Тимур вдруг все понял. Кто бы и как с ним не играл, если вообще играл, сейчас дает ему шанс. Последний, если не единственный. Может, и у других был? Не воспользовались? Он-то воспользуется, не упустит.
Метнулся к ребенку, выставляя маску перед собой. Пока дряблое, почти обессилевшее тело плыло по комнатке – метра полтора, не больше – успел убедить себя, что делает малышу лучше. К чему ему такая жизнь, здесь, среди пьяни и хлама? Или приют, что ли лучше будет? Нет, пусть лучше так, пока маленький. Отмучается бедняга, и все. Зато Тимур и Женя снова вместе будут. Должны быть вместе. Пусть только проклятый Переплут вернет отобранные годы. Пусть теперь с этим вот играется.
– Стоять, руки в гору! – сзади лязгнуло.
Тимур впился костистой ладонью в руку малыша, ткнул с размаха маской в лицо. Детская головка ударилась больно, отскочила от деревянной изнанки.
– Ты чо творишь? На пол быстро! – в тесный квадрат ввалились автоматчики, тыча воронеными стволами. – Отошел быстро, мордой в пол!
Тимур остервенело тыкал маской в голову малыша. Тот интуитивно спрятал лицо, закрывался свободной рукой и рыдал, раздирая Тимуру нутро. Деревяшка в руках потеплела, на неё налипло вязкое.
– Играй, тварь, играй. Играй же. Вот тебе, подавись.
На него навалились, подмяли. Маска вылетела из рук, простучала по дощатому полу и закатилась. Тимур тянулся, силясь поймать. Не смог. По голове, ребрам, спине забарабанили. Били ботинками, прикладами. Мстили.
Откуда-то сбоку грохнулся телефон. Не сразу понял, что сам же выронил. Глаза застило красным, мутным. Проваливаясь, уцепился за гаснущие цифры – шесть ноль четыре.
Глухо стукнуло и одало ледяным.
– Живучий какой. Михалыч, кажись, оклемался. Вести? Ладно. Эй, слышь меня? – пронзило Тимура.
Глаз разлепить не мог, как ни старался. Голова надулась, вот-вот лопнет. Попытался пошевелиться, проверить на месте ли тело. Снова не смог. Голос гудел над
