class="p1">Он склонил голову набок, пристально посмотрел ей в глаза и слегка улыбнулся.
— Нет, что вы, мне интересно всё, — встрепенулась она, прогоняя какие-то свои мысли. — Простите, я, может быть, чуточку отвлеклась.
— Да-да, конечно, у вас сложная задача — раскрыть преступление, а я тут болтаю о ерунде какой-то.
— Еще чашечку кофе? — предложила она. — Ваша уже остыла.
— Нет, спасибо, мне этого зелья много нельзя. А рассказ мой, если позволите, будет не очень долгим:
Мы с генералом, тогда еще будучи капитанами, оказались в одной лодке со старшиной-хозяйственником. Переправлялись через речушку. Речушка-то тьфу — метров пятьдесят в ширину, — правда, с течением и под левым берегом глубока была. Суденышко наше утлое особого доверия не внушало, но другого под рукой ничего не нашлось. — Он неспешно оглядел почти пустое кафе, как будто хотел найти что-то похожее на ту лодочку из своих военных воспоминаний. — Я постараюсь рассказывать без «картинок». Я полагаю, вы понимаете, что военные диалоги машинально, как бы естественно, сопровождались специфическими словечками. Конечно, без них рассказ может быть бедным, но сейчас, я думаю, эти штучки будут ни к чему.
Она кивнула головой в знак согласия.
— Плывем мы, значит, потихоньку: два молодца и весьма грузный дядька. Тогда он нам казался уже почти стариком. У дядьки битком набитые чем-то два вещмешка, да и карманы гимнастерки выпирают, словно груди. Товарищ мой и спрашивает этого старшину: мол, что за ценности перевозим? Может, боеприпасы новейшего образца везем, так, мол, и так? Старшина молчит, только хмурится всё более — лодка водицей наполняться стала. Плывем дальше, на середину с грехом пополам выбрались. Вместо весла какая-то дубинка, то есть что под руку попалось. А вода уже почти сапоги заливает, борта еще торчат над водой, но перспектива плыть, так сказать, своим ходом, без судна уже налицо. Старшина заерзал, и голос его прорезался пужливый. Говорит: «Потопнем же! Ни за грош пропадем, туды твою растуды!» — «Не боись», — отвечаем мы, — «Выплывем с полречки-то», мол, — «Ерунда, раз эдак, осталась. Только боеприпасы свои тебе, дядька, бросить надо бы, а то, — говорим, — плохо тебе будет». — «Братцы, сынки родненькие! — завыл дядька, когда момент критический настал, лодка подлодкой оказалась. — Спасайте меня! А то так и так — потопну». А сам за мешки свои держится, словно круги спасательные у него по бокам. (Сейчас, когда я это рассказываю, забавно получается, а тогда нам не до смеха было.) Лодка, полная воды, где-то под нами, мы сидим по грудь в воде. Дядька орет не понять почему, не барахтается, стараясь выплыть, — мешки свои держит. Тут серьезно всё выглядело. Спасаться самим надо и дядьку спасать надо. Кое-как оторвали мы его от мешков. Слова всякие ему говорили: «Мол, что же ты, батя, так, мол, раз эдак, от мешков еле отрываешься? Нехорошо, мол, ведешь себя! Эдак все утопнем с твоими боеприпасами». Барахтаемся что есть силы, дядьку тащим за собой тяжелого. К берегу прибились еле живы, запыхались ужас как…
Он остановился, словно хотел отдышаться, как тогда, на берегу безымянной речушки десятки лет тому назад.
Юста представила себе троих мужиков, лежащих у воды и, наверное, счастливых от сознания того, что спаслись все, все живы и что, наверное, скоро конец войне, и подумала:
— Они были безмерно счастливы. Все счастливы, кто выжил на той войне.
В кафе забрела небольшая компания — девица и три парня лет шестнадцати. Веселые, розовощекие, говорливые, они шумно разместились за соседним столиком, что-то заказали себе и не переставая громко общались между собою.
— Да, молодежь априори счастлива и весела, не обремененная жестоким опытом. Всё правильно — так и должно быть. Мы тогда были счастливы и молоды, как они, — он кивнул в сторону веселой компании, — и не имеет значения, в каких обстоятельствах эта молодость оказалась. Хотя обстоятельства бывают разными, — и он на минуту задумался, а затем продолжил: — Выползли мы повыше на берег, а дядька, смотрим, горюет по мешкам. Мы ему: «Батя, брось печалиться, ну их, мешки-то эти, раз их раз так! Выплыли — и слава богу!» А дядька никак не хочет развеселиться, горюет всё по мешкам. Тут уж и мы с товарищем запечалились. Видать, ценные мешки, а не дай бог что-то ответственное, секретное в них было — загубят батю нашего тогда органы! Сидим, потихоньку в себя приходим, воду из сапог сливаем. Соображаем, как бате нашему помочь. «Батя, а что там у тебя в мешках-то было?» — осторожненько спрашиваем его. Батя расстегивает карман гимнастерки и достает оттуда наручные часы. Там их у него штук с десяток набито. — «Кхе, — говорим мы, — ну ты, батя, даешь, а мы-то думали… А оно вот как, часики трофейные! Эко добро?» А батя, наблюдаем, отходит от уныния потихоньку и возражает нам в ответ: — «Вы, сынки, молоды еще, многого не понимаете. Война скоро, видать, кончится, домой все вертаемся». — «А ты что ж, батя, торговать часиками после войны собрался?» — эдак язвительно, с извинениями спрашиваем его. Отвечает нам: «Зачем торговать? У нас село большое. До войны под пятьдесят дворов было. Всем, кто там натерпелся за лихолетье, подарки будут, как награда за терпеливость. Эх! — он крякнул и высыпал на песок все трофеи свои из карманов. — А теперь куды это всё годится? От воды заломалося всё». Мы с товарищем притихли, достали свои фирменные на цепочках часы и вручили дядьке.
Пора было прощаться. Она помогла ему встать и, провожая до двери, спросила:
— А генерал был богатым человеком?
Он не сразу понял вопрос и переспросил:
— Богатым? Что вы имеете в виду: уж не часики ли трофейные?
— Нет, не часики, — ответила она. — Я имею в виду богатство в нынешнем его понимании.
— Он тяготился этим: не его это всё, не его… — и, опираясь на палку, он не торопясь двинулся прочь от кафе.
* * *
Он появился снова у редактора через несколько дней, уверенно уселся на место посетителя и с некоторой торжественностью выложил свою папку на стол.
— Вот доработанный вариант. Мне думается, что можно печатать.
— Вы хотите сказать «опубликовать»? — редактор с тревогой посмотрел на папку, и ему показалось, что ее пухлость увеличилась с прошлого раза вдвое.
— Да, публиковать, — поправился посетитель.
— Вы откорректировали «снующие ракеты»? — машинально спросил редактор без особой надежды в этот раз отвертеться от новоявленного автора.
— Да, теперь они летают, — ответил посетитель.
— Хорошо, оставьте рукопись, — редактор решил взять последний тайм-аут.
— Дядя сказал, что вы можете напечатать в следующем номере, — посетитель не собирался уходить.
— Да? — несколько вопросительно ответил редактор.
