class="p1">Когда ноги Фламы коснулись мокрой травы, я смотала веревку и распустила узел.
− Ты мне расскажешь про неё? Про свою особенность?
− Обязательно.
− Я уже боюсь тебя, Эли, − сказала Флама.
− Брось. Ты скоро придешь в себя. Когда я обняла тебя, ты вылечилась.
− Тогда идём вперед? Мой дом на восточной стороне этого острова.
− Острова?! − закричала я.
− Тише! Мы в Сицилии, Эли. Это Сицилия.
***
Урок 2. «Барьер».
− Я могла умереть, папа! − в слезах кричала я.
Отец крепко обнял меня и стал что-то нашёптывать на ухо. Мне стало легче.
…
− И зачем мне перчатки, пап? На улице 76 градусов (фаренгейт).
− Положи их в рюкзак, доча.
Спустя ровно семь дней, как я освоила первый урок, папа открыл тайну второго, очень опасного умения. Опасного потому, что всё проходило по схеме добыча – хищник. Причём хищник − это не ты.
Мы вышли из дому, когда уже темнело. Солнце спряталось за крышами одиноких домов, изредка показывая последние отблески света, воздух был сух.
− Ты не поливала цветы, Эли?
И правда. Я постоянно забывала выполнять свои обязанности. С утра оросить цветы, днем проверить почту (мы были подписаны на журнал «О важном за последний день»), вечером убрать листья с балкона и подмести веранду, а перед сном почистить зубы (почему-то утром папа не проверял, бралась ли я за щетку).
− Забыла, − ответила я. – Сейчас…
− Нет, стой. Польёшь после урока.
Отец относился ко мне мягко. Быть может, компенсировал мне маму. Её ласку, мягкость и заботу. Он сильно изменился после гибели Катии. Стал малословным, меньше общался с друзьями и больше не посещал пивной бар, из-за которого каждое воскресенье я пряталась под кровать, чтобы не видеть злости, не слышать ругани.
− Далеко нам идти? − поинтересовалась я.
− Мы пройдем во двор соседей − их как раз сейчас нет дома.
Папа сильнее сжал мою руку, обхватив кисть длинными пальцами. На нём были старые рабочие штаты, в которых он часто полол грядки и чинил мотоцикл. Колени у них вытянулись, и стали придавать ногам и без того крючковатый вид.
− Пааап, − задрожала я. − Но ведь там собака. Они не забрали её с собой. Она большая и очень злая, даже когда спит. Зачем мы туда идём, папа?
− Я с тобой, Эли, всё будет хорошо.
В глубине двора, около огромной будки с надписью «Шати», послышались звуки разматывающейся цепи. Цепь длинная, футов 30, и даже она казалось соломинкой при виде ужасных клыков зверя.
− Лаадно, − я смогла издать только такой звук.
Папа сдвинул засов, перекинув руку через калитку, и мы зашли во двор.
− Это Тибетский мастив, − шептал папа. − Собака дружелюбная, когда в доме есть хозяин.
− Но ведь дом пуст, − оглядывалась я.
Со ступенек на нас взирали два больших глаза. Уверенных, спокойных, терпеливых.
− Подойдем поближе, − сказал отец.
И продолжил:
− Обхвати веревку обеими руками и ищи узел.
− Узел? − уточнила я.
− Маленький узелок. Твёрдый. Появится на конце бечёвки.
− Но я не вижу…
Бросок! Мастив оскалил зубы, выпустил когти и помчался в нашу сторону. 80 килограммов неслись со скоростью 34 километра в час.
− Пааапа! − закричала я.
− Узел, Эли! Сожми узел!
Я в ужасе стала искать сплетение, сжала его, и…
− Теперь, ты в безопасности, − улыбался отец.
Я молчала.
− Видишь прозрачную плёнку около ног? Это барьер. И каждый, кто прикоснётся к нему, будет парализован. Примерно на час.
− Чтобы я смогла убежать?
− Да, − ответил отец. − Но уже не от кого. Я бы не подпустил тебя так близко. Сейчас Шати прикован к цепи.
…
Вернувшись домой, я полила ромашки, так любимые мамой, напоила Мореттини, каждый год приносящую нам корзины с грушами и убрала листья с веранды.
− Ты скоро? − из окна кричал Рунгис.
− Уже иду!
С кухни веяло приятным запахом бекона, слышалось мелкое потрескивание масла, нож ритмично стучал по доске, а на фоне играл телевизор.
Папа любил готовить. Он держал в запасах множество баночек со специями, поливал блюда собственным соусом и любил читать кулинарные книги. Просто так − ему нравилось.
***
Покинув Мильтонию, мы добрались до Тизии, где нашли отзывчивого водителя, подбросившего нас до Спатерно. Дальше прошли 8 миль пешком, заглянув по дороге в местный гипермаркет. Флама набрала полный рюкзак маковых булок и взяла лимонад. Подкрепившись, мы отправились дальше. Ночью, в 11:30, мы были дома. Улица Via Palermo. Флама отворила ветхую дверь, вздохнула и зашла в дом.
…
После целого дня палящего солнца, прожигающего твою кожу насквозь, день сменился прохладой. Фламмула упаковывала сумки, а я потягивалась в кровати. Решено было съехать с этой квартиры в соседний город, чтобы избавиться от возможного преследования.
− Ты приняла душ, Эли? − кричала с кухни Флама.
Нет сил. Она думает, что я давно встала. Ноги болели, в висках пульсировала кровь, и есть хотелось до ужаса.
Комната была маленькой. Сюда помещалась кровать, низкий шкаф с одеждой и письменный стол. Планировка напоминала комнату моего отца.
− Эли?
− Сейчас помоюсь, − ответила я.
− Можешь взять мой шампунь. Твоё полотенце − синее. Мыло в прозрачной банке. И приходи потом есть − я отварила картошку.
Волосы не слушались. Два раза вымыв голову и отмыв недельную грязь, я обвернулась в полотенце и вышла на кухню.
− У тебя не найдется одежды? − спросила я Фламу.
− С лёгким паром, Эли. Сейчас принесу чистую майку и остальное белье. Ты пока ешь.
− Но Флама…
− Я тебя поняла, − хихикнула она мне в ответ.
Кухня. Широкое окно с видом на магистраль, шумный холодильник с обклеенной дверью и шипящая сковородка, выбрасывающая на почерневший потолок новые клубы пара. Я уселась на бамбуковый стул и начала уплетать пюре.
− Только не обижайся, что одежда будет падать! − из комнаты кричала Флама.
− Ну не такая ты и толстая! − смеялась я.
…
Подходило время ко сну. Сидя в мягком кресле, на кухне, я читала газету и пила апельсиновый сок. Фламмула мыла посуду.
«Дзынь-Дзынь», − послышалось в коридоре.
Я подняла голову и наострила слух. Флама продолжала мыть кружки.
«Дзынь-Дзынь-Дзынь», − повторилось.
Я аккуратно встала, коснулась руки Фламы и указала на дверь.
− Кто-то стучит к нам, − шепчу.
Глаза Фламы забегали, дыхание стихло, руки сжались в
