в одинаковых платьях, либо так часто их меняли, что даже одежда служить ориентиром не могла. В-третьих, принцесса так и не смогла вспомнить, где же находится это – порасти оно брюквой – княжество Борлонь!
Справа от принцессы расположились муж и жена из Аппалии: Орджонно и Катверия. Последняя была веселой толстушкой, которая непринужденно поддерживала любой разговор. Тонкость была в том, что говорила она только по-аппалийски, причем на южном диалекте, в котором принцесса, несмотря на регулярные уроки этого языка, разобрать не могла ни слова. Принцесса внимательно огляделась и пришла к выводу, что и никто другой тоже. Это Катверию не смущало! Она легко обращалась к любому собеседнику через весь стол, сама шутила, сама смеялась, сама спрашивала и сама же отвечала.
– Тра-та-ти-та-ту-четто, – делилась Катверия последними сплетнями из жизни аппалийского двора, и поразительно, сколько там всего произошло!
Принцесса даже простое «та-та-та» не могла бы с такой скоростью повторять. Однако если кто-то начинал говорить громко и долго, Катверия через некоторое время смолкала – ей ведь тоже было интересно – и наклонялась к Орджонно, который переводил ей с фритонского.
Сам Орджонно, кажется, племянник их короля, был улыбчивым атлетичным брюнетом, чье лицо от глаз и ниже сплошь покрывала черная щетина, а выше такая же прическа. Принцесса скосила глаза на его запястья и подумала, что такому густому волосу вплоть до костяшек пальцев и некоторые собаки позавидовали бы. Она попыталась представить себе… Но вовремя одумалась и сосредоточилась на супе.
Замыкал список принц Фот, благодаря присутствию которого принцесса не была самой младшей в зале, ему было еще на год меньше. Он был сыном короля Фота, дальнего геральдического родственника собственного отца принцессы, по причине чего в детстве их регулярно возили друг к другу на дни рождения. Родственные узы от этого не упрочились, а скорее даже наоборот, поистрепались.
– Привет! – покачала ему принцесса через стол ладошкой.
Принц Фот, который вымахал ввысь, но еще не раздался вширь, посмотрел на нее довольно холодно и коротко кивнул. Принцесса подумала, что если убрать его клочковатую пухоподобную бородку, то он будет похож на свою мать, королеву Гевру. Однако если у той в глазах плескалось безумие – не самые приятные воспоминания! – то у принца просто некоторая нервозность.
– Ты жалуешься, что они тебя «убегалкой» прозвали! – сказал внутренний голос, оглядывая принцев и принцесс, которых набилось как несушек в курятнике. – А сама-то? Сидишь и про каждого ехидную колкость думаешь!
Принцесса положила в рот хлебный шарик и пообещала голосу поискать в людях что-нибудь хорошее.
Про саму принцессу ехидных колкостей и придумывать не надо было. За время обеда она постаралась за всех и исхитрилась дважды отдалиться от желаемой репутации. Один раз, когда Катверия протянула ей вазочку с какими-то желтым аппетитным на вид фруктом размером помельче яблока. Принцесса и откусить от него хотела, как от яблока. На полпути зубы с хрустом ударились в большую косточку. В глазах вспыхнули огни и искорки. Часть из них, очевидно, посыпалась и на обеденный стол, потому что все на нее уставились. Принцесса поняла это, конечно, после того, как к ней вернулись зрение и слух.
– Тихо, тихо, – приговаривал Бурбос, двумя пальцами осторожно вынимая у принцессы изо рта полупрокушенный плод. – Все хорошо.
– Иззыныте, – сказала принцесса.
– Тра-та-татта, – вступила Катверия и, придерживая принцессу за затылок, стала активно промакивать ей слезы, слюни и все прочее собственным платочком.
Принцессе казалось, что ей три года и она только что промахнулась мимо рта ложкой каши. Грация и изящество! Обедающие потихоньку вернулись к застольной беседе, а Катверия на пяти плодах терпеливо разъяснила принцессе, как именно их лучше разрезать на дольки. Принцесса была ей очень благодарна, потому что уловила, что фрукт, который она с этого момента терпеть не может, называется «абрикос».
Во второй раз принцесса отличилась, когда слуги, бесшумно поднимавшиеся из кухни на первом этаже по лестнице в дальней части зала, накрыли десерт – печенья с изюмом, нуга и миндальное молочко, аппалийские вина. Вайонна во всеуслышание рассказывала принцессе Иселле, как она будет рада регулярно посещать Фритонию на правах золовки.
– Мне ли вам объяснять, что фритонский двор – это средоточие всего самого лучшего, что могут себе позволить люди нашего круга! Лучшие рецепты, лучшие ткани и покрой платьев, лучшие художники, лучшие манеры, конечно, и все прочие… – Вайонна изобразила рукой в воздухе сложную фигуру, – накопленные людьми знания.
Иселла раскрывала глаза так, будто никогда не бывала при собственном дворе. Вайонна сделала маленькую паузу, тут-то и влезла принцесса, которая к тому времени оклемалась от абрикоса и перестала пересчитывать зубы языком.
– Размер квадратов на двух малых сторонах треугольника, – ринулась принцесса поддержать беседу, – равен размеру квадрата на его большой стороне.
– Что это? – спросил герцог через паузу.
– Это из накопленных людьми знаний, – порывисто пояснила принцесса.
Воцарилась тишина. Герцог посмотрел на Вайонну. Вайонна посмотрела на Иселлу. Иселла смотрела на принцессу с выражением средним между «Ты кто, вообще, такая?» и «Наконец-то, на арене шуты!».
«Вот кто тебя, брюква, тянет за язык?!» – спросила себя принцесса, представляя собственный розовый язычок стиснутым чем-то похожим на кузнечные клещи.
– Это у вас в Арранте недавно выяснили? – спросил герцог вежливо.
Принцесса попыталась промолчать, но клещи были неумолимы и просто выдернули язык наружу:
– Почему в Арранте? Это уже полторы тысячи лет всем известно! – принцесса попыталась смягчить сообщение искренней улыбкой.
Герцог Часлер пожевал нижнюю губу. Иселла откинулась на спинку стула и загадочно приподняла уголки губ. Вайонна открыла, закрыла и снова открыла рот, но тут раздались звуки, как будто кто-то захлебываясь тонул в бочке с элем.
– Простите, – сказал Бурбос, приподнимая кубок, – подавился.
Он похлопал себя по груди, глубоко вздохнул, но выдохнуть не смог – молочные щеки с румянцем ярче обычного округлились, и он зафыркал, на этот раз напоминая пузыри, всплывающие из кипящего горохового супа.
– Не вижу ничего смешного в этих квадратах, – пожала плечом Вайонна.
Принцесса размышляла: попытаться ли как-то исправить впечатление или лучше сразу утопиться во взбитых сливках, но в этот момент заговорила Катверия, и эпизод забылся. До конца обеда принцесса просидела на всякий случай молча, сосредоточенно изучая портреты герцогских родственников на гобеленах, украшавших длинную стену залы.
Вечером, ожидая прихода служанки, которая бы приготовила ее ко сну, принцесса сидела на кровати и разглядывала лебедя на одном из ковров, которые в два ряда завешивали стены для тепла и уюта. Лебедь пытался взлететь из пруда и уже вытянул длиннющую шею и поднял крылья.
Можно ли первый день в Актуанской долине записать ей в плюс? Не похоже. Из минусов: была застукана хозяйкой на лестнице для слуг, насмешила всех абрикосом, встряла в разговор с глупыми квадратами, отвергла домогательства герцога… Принцесса почесала нос и решила, что последний пункт надо все же вычеркнуть. Вряд ли папа имел в виду укреплять связи прямо уж до такой прочности!
В последующие дни нужно будет постараться. Все-таки это высший свет. И даже без отцовских наставлений принцесса хотела бы к нему принадлежать. Это и почетно, и выгодно. Это стоит усилий. Принцесса насупилась. А то она уже и шею вытянула и крылья развела, а никак не взлетается!
На этом месте у принцессы возникло ощущение, что не только она лебедя разглядывает, но и он ее. По левой руке и плечу побежали мурашки. Это еще что такое? Делая вид, что изучает соседний ковер, принцесса встала, подошла к стене поближе и скосила глаза. Лебедь по-прежнему взлетал, повернув голову в профиль и задрав желтый клюв. Только глаз у него был чересчур темный даже для тусклого освещения.
Принцесса повернулась к лебедю спиной, взялась двумя руками за напольный подсвечник – свитые вместе кованые прутья, разбегающиеся внизу на закрученные колечками ножки.
– Принцессы бывают разные! – сказала она, будто размышляя вслух. – И некоторые делают удивительные вещи, когда остаются наедине в своих комнатах!
С этими словами она оторвала подсвечник от пола и, крутанувшись всем телом, с разворота двинула одной из чугунных ножек лебедю в брюхо.
– Йа-хха штопп! – глухо сказал лебедь и заколыхался.
Принцесса подождала. Что-то щелкнуло, лебедь успокоился, больше ничего не происходило.
– Например, – сказала принцесса лебедю, заканчивая мысль, – любят помахать железными предметами.
Никто не ответил. Одной из ножек подсвечника она отогнула край ковра – за ним обнаружилась прямоугольная ниша в стене. Пустая!
Принцесса взяла свечу
