раскусила.
Данила сидел мрачный и все смотрел на разрумянившуюся Нину. Разговор не налаживался: дурное настроение гостя, с которым он, видимо, пришел, передавалось девушкам. Нина бросала сердитые взгляды на Данилу, один другого красноречивее, а он будто не замечал их. И тут ее взорвало:
— Ты зачем пожаловал ко мне? Сидеть нахохлившись и настроение портить? Хорош гость! Ну так вот: посиди здесь, помолчи, а мне нужно в булочную сбегать, — и Нина капризно сдернула с вешалки плащ.
Хлопнула за Ниной дверь, Данила продолжал сидеть молча с опущенной головой. Катя кашлянула, не зная, как вести себя с ним, о чем говорить? И Надя с бабушкой, как назло, загулялись, видно, в сквере против завода. Данила перехватил Катин взгляд, придвинулся со стулом ближе.
— Необычная у меня к тебе просьба, Катя… Можешь ты поговорить с Ниной и посоветовать ей выходить за меня замуж… А, Катя? Ведь столько лет раздумывает. Да что тебе объяснять, ты знаешь. Прошусь на фронт, осталась бы родной мне. Ну, а если нет, пусть скажет откровенно!
— Хорошо, Даня, я поговорю с ней, — неуверенно пообещала Катя.
Екатерине удалось встать к своим бывшим токарным полуавтоматам. Девушка, которая работала на них, ушла в авиацию. Катя на первых порах не узнавала цеха: он будто вырос и повзрослел, — столько появилось в нем незнакомых ей, сложных машин. В цехе она чувствовала себя новичком: шум ее оглушал, разболелась голова, и она едва выполнила сменную норму.
Вечером Катя вместе с девушками из конторы поднялась в технический кабинет на уроки тети Лизы Вагоновой. Тетя Лиза объясняла кинематику станков.
Невысокого роста, полная, с широко открытыми глазами на круглом лице, тетя Лиза энергично двигалась, заставляя учениц, не щадя свои костюмы, лазить под станок, брать жирно смазанные детали в руки.
— Вот эта штучка, — говорила она про ролик, — сидит на этой штуке-барабане, а та вон штуковина подгоняет вон ту штуковину…
Девушки слушали тетю Лизу с большой серьезностью, давно привыкнув к ее безграмотной грубоватой речи. У нее — знающего, опытного мастера было чему поучиться, а всем хотелось как можно быстрее освоить станки, чтобы при случае заменить уходящих на фронт.
— Ничего, и без мужиков справимся, — говорила тетя Лиза и не упускала возможности лишний раз рассказать, как она из крестьянского сословия в тридцать первом году поступила на завод и прижилась тут.
В те дни на заводе работало много иностранных специалистов, и Лизавета, присмотревшись немного в цехе, начала их донимать вопросами, что да почему так устроено?
— О чем это ты с ними? — спрашивали рабочие. — Аж переводчик язык от усталости высунул.
Лизавета подпирала бока руками, задорилась:
— Язык без костей, не сломается! Раз наше правительство валюту спецам платит, пусть и они раскошеливаются своими знаниями…
— В начальники метишь, товарищ Вагонова?
— Имею мечтание!
Через несколько дней Катя привыкла к станкам и стала перевыполнять норму. Напрасно тетя Лиза поспешила упрекнуть ее, что Екатерина три года сидела «барыней» за спиной мужа.
В конце смены мастер пересчитывала Катины подшипниковые кольца собственноручно, ей правилось, что у работницы каждый день продукции получалось, хотя на немного, но больше вчерашнего.
— Молодчина! — хвалила она Катю. — Не чета своей подружке Поляковой… Какой год на станках киснет, а похвалить не за что. С прохладцей работает.
«Толкача ей нужно, тогда она раскачается», — подумала Катя и вспомнила, как в шестом классе «А» ребята сразу не поверили, что лучшая ученица Ермолова всерьез подружилась с Ниной Поляковой. А началось все с того, что Катя однажды сказала Нине:
— Косы, что ли, бы заплетала. Вечно ты растрепой ходишь! Может, ленты нет? Могу подарить.
Нина тряхнула пышными волосами, небрежно заметила:
— Не стоит труда возиться с моей гривой!
На другой день Катя принесла ленты в школу, с опозданием сообразив, что Нина — круглая сирота, живет у родственницы в подслеповатом домишке, и там, наверно, не до лент.
Ленты Катя купила новые, ало-красные, но не знала, как отдать их, чтобы не обидеть девочку.
У Нины радостно вспыхнули глаза при виде такой красоты, а руки сами потянулись к ленте.
— Ты от души мне это даришь? — всего и спросила она.
— Конечно. А ну-ка попробуй, вплети.
После уроков они вышли из раздевалки вместе. Вернее, Полякова поджидала там Катю, пока она наденет свою жакетку, а у Нины, кроме зимнего пальто, перешитого из теткиного, ничего не было, поэтому девочка до заморозков ходила в одном платьице, но никогда не болела от простуды.
По дороге Катя узнала, что в детдоме, откуда ее, разыскав, забрала тетка год назад, ей жилось лучше, ну да она не жалеет: тетка старая, больная, держит корову, и ей трудно без помощника.
— Пойдем, покажу тебе нашу кормилицу, — пригласила она Катю, приоткрывая одну половину ворот двора.
Катя полюбовалась коровой, похвалила чистоту вокруг, потом зашла познакомиться с Нининой теткой — худой, сгорбленной женщиной.
— Испей-ка нашего молочка, — угостила тетка Катю, поставив перед ней чашку с топленым молоком светло-шоколадного цвета. — Вот кукуем с племянницей вдвоем: стар да млад. Нинушка растет девка веселая, в покойницу мать, только с бесшабашинкой… В школе-то она как? От хвоста, чай, плетется первая?
— Всякое бывает, — откровенно бухнула Катя и тут же добавила: — Ну да я теперь все ее неудовлетворительные отметки исправить заставлю!
Дома Катя рассказала матери, как нелегко живется одной девочке из их класса, и учится она, наверно, поэтому неважно.
— А ты займись с ней, приглашай к нам уроки вместе делать, — посоветовала мать.
Вскоре учителя заговорили про Нину, что она, оказывается, способная, но с ленцой, а ребята думали иначе: сидит теперь с Катей, вот и списывает. Однако и у них понемногу изменилось мнение: вызванная к доске, Нина отвечала толково и бойко.
С Нининой ленью Кате приходилось воевать чуть ли не каждый вечер. Сунула подружка нос в один учебник, в другой и сумку в сторону. С подсказкой авось вылезет, а то, глядишь, пронесет: не спросят!
— Да ты для кого учишься: для учителей или для себя? — теряя терпение, сердилась Катя и коротко роняла: — Садись. Начинай все сначала!
Случалось, Ниной овладевал дух непокорности, и тогда они расставались до утра недовольные друг другом. Зато в школе Нина всегда подходила к подруге первая и как ни в чем не бывало протягивала руку.
— Не серчай на меня, Катенька, за вчерашнее, — просила она. — И в другой раз спуску мне не давай, как бы я не кочевряжилась!
Сейчас, видно, снова пришло время, как бывало в школе, всерьез взяться за Нину, и Катя не преминула передать ей свой разговор с
