себе. Потому что не было попыток говорить, наверное. Потому что Хейл вечно хмурый, вечно с выражением лица типа «меня вообще не ебут ваши проблемы». Проявление такой эмоции, как понимание — чуждо для него. Он молча жмёт губы и танком прёт вперёд, к своей собственной цели, не отвлекаясь на лишние элементы окружения. Все привыкли к нему — такому, потому что другого в нём просто не было и не будет.
Остаётся Питер — и это не самый плохой вариант, думает Стайлз. Тем более, у них с дядюшкой Хейлом куда больше общего, чем может показаться сначала.
Он держит эту мысль в голове и вылазит из постели, стараясь не заглядывать в висящее над комодом зеркало — сложнее всего для него оказалось смотреть на собственное заостряющееся лицо.
Стайлз переодевает футболку, накидывает сверху рубашку. Морщится, когда в висках тянет от наклона вперёд. Влазит ногами в расшнурованные кроссовки и идёт вниз, на ходу запуская пальцы в волосы. Вот и расчесался.
— Ты куда? — Джон приподнимается со своего места и упирается локтями в рабочий стол, когда видит сына, прошедшего мимо открытой двери в кабинет.
Стайлз выглядит плохо — за три дня он практически не спал. У него круги под глазами и потухший взгляд.
— Стайлз?
— Я ненадолго, пап, — бросает тот через плечо.
— К Скотту?
— К Дереку.
На враньё просто не остаётся сил. Удивительно, но волнение в глазах шерифа немного угасает.
— Выпил таблетки?
— Нашпигован ими, как рождественская индейка.
— Вы снова поедете за город?
Этот вопрос останавливает Стайлза у входной двери. Он оборачивается и высоко поднимает брови. Они с Дереком ездили в Мохаве дважды — в последний раз больше недели назад.
— Откуда ты знаешь?
— Он звонил мне тогда, — Джон опирается плечом о косяк двери и складывает руки на груди. В форме — только пришёл с рабочей смены. — Говорил, что возил тебя дышать свежим воздухом.
Пыльным воздухом, скорее.
— Он неплохой парень, — добавляет отец таким тоном, словно интересуется сам у себя, так ли на самом деле он считает.
Стайлз криво усмехается в угол губ.
— Да. Он отличный.
— Ты возвращаешься бодрым после ваших поездок — это, определённо, хорошо.
Они недолго молчат, потому что Стайлз просто не знает, что ответить отцу, чтобы не расстроить его. Что-то о том, что неделю назад он просто чуствовал себя лучше, чем сейчас.
— Ну, — шериф слегка наклоняется вперёд и вбок, выглядывая в окно. — Где он?
Джон полон энтузиазма, и от этого становится больно и горячо где-то в ключицах. Стайлз давно не видел отца таким. Отец уверен, что сегодня вечером сын вернётся бодрым и отдохнувшим.
— Он… подберёт меня по пути. Серьёзно, пап, я сам доберусь. Возьму джип.
— Нет, ты не возьмёшь.
— Папа.
— Я сказал — нет, я не дам тебе вести машину.
Да хрень же!
Стайлз раздражённо взмахивает руками и лупит ладонью по стене. Эти взрывные атаки агрессии похожи на внезапное горящее извержение в районе души. Это глупо, по-детски, но чёрт… Чёрт!
— Какого хрена, пап?! Почему я не могу взять свой грёбаный джип?! У меня пока ещё ноги не отнялись!
— Ты не в том состоянии, пожалуйста, ребёнок, не спорь.
— Да мне насрать! Хватит делать из меня немощного больного, чёрт, ты… меня достало это! Грр! — он снова ударяет по стене, на этот раз кулаком, едва не сбивая мизинец.
А затем резко прижимает ладонь ко рту и тяжело дышит через нос. У него трясутся руки.
В прихожей повисает длинная пауза, наполненная взглядом Джона — таким огромным, что все остальные слова просто пропадают. Рассыпаются в глотке, хотя только что клокотали прямо в груди.
У Стайлза горчит на языке и режет во внутреннем ухе, когда он слышит тихое и слегка сорвавшееся:
— Сам ты не поедешь. Извини, Стайлз.
Насколько можно возненавидеть себя за одну лишь интонацию родного человека?
Он никогда не простит себе дрогнувший голос отца в тот момент. Никогда.
Стайлз впивается в свою щёку зубами почти до крови, и еле сдерживает желание зажмуриться, потому что на глазах закипают слёзы. У него стучат в голове тысячи колоколов размером с их дом, а он орёт, как проклятый. На единственного близкого человека. Впервые за всю свою жизнь.
Кретин! Какого же ты делаешь!?
Как будто ему сейчас легко, как будто, заполучив опухоль в свою пустую крышу, ты не подставил всех, кого знал. Скотта, папу, самого себя. А отец говорит «извини», будто действительно виноват в чём-то.
О, Господи!
Дверь хлопает с такой силой, что на веранде вздрагивают стёкла, а Стайлз, скрипящий зубами от ярости на себя самого, достаёт мобильный и пишет Дереку: «Заедь за мной», сам не зная, нахрена.
Ему просто нужно, чтобы кто-нибудь сказал, какое же он дерьмо.
Хейл не отвечает ничего, но через пятнадцать минут рычащая мотором «Камаро» останавливается около соседского дома.
«Иногда я так себя ненавижу.
23.08.2013»
* * *
Дерек ни о чём не спрашивает.
Они привычно молчат, и только когда загородное шоссе выкатывает их на пустынные прерии, а «Шевроле» мягко съезжает с асфальтированной дороги, прочесав брюхом по бугру и углубляясь в пыльные холмы, он говорит:
— Я не такси, Стайлз. Хочется, чтобы ты запомнил это.
И добавляет:
— У меня просто не было важных дел на данный момент.
Стилински сверлит взглядом прицепившуюся к боковому зеркалу букашку и сопит. Затем вздыхает и поворачивается к Хейлу, который в свою очередь сосредоточенно смотрит вперёд. Обычно они заезжают за несколько холмов к небольшому кратеру, за которым находится сама пустыня.
Солнце ещё слишком высоко, поэтому все эти пейзажи слегка слепят глаза.
— Спасибо.
Дерек без куртки — кожанка валяется на заднем сидении. Сегодня на нём чёрная футболка в облипку. На носу очки-авиаторы. Он излучает ту энергетику, которую обычно излучают ребята, рекламирующие мужское нижнее бельё в журналах типа «Космополитена». Он отворачивается, выглядывая нужный поворот.
— Не за что.
Когда машина останавливается, оба остаются внутри.
Стайлз сжимает пальцами дверную ручку и думает о том, почему Хейл никогда не включает радио, а Дерек роется в кармане джинс, слегка приподняв бёдра. Извлекает неизменную «Мальборо».
Стилински сухо сглатывает тошноту.
— Дерек… пожалуйста, ты не мог бы сегодня не…
Ему кажется, что если он почувствует хотя бы какой-то запах, его тут же вывернет наизнанку. Блевать при Хейле совершенно не хочется. Тем более, ощущение такое, что если он сейчас сделает это, в нём не останется ни единого органа.
Пачка тут же летит на заднее сидение. С Хейлом как-то… слишком
