Книга Жизнь человеческая. Сборник рассказов - Александр Олегович Фирсов

Вдруг ставни окон распахнулись, и в проеме появился до боли знакомый торс в помятом фартуке.

– Ну чего расселся-то? Чего? Обед уж стынет, давай иди скорее. Тебе сегодня ещё порося резать, не забыл? Шевелись давай, кому говорю?!

Щеки Нины пылали, а в глазах читалось такое неподдельное чувство снисхождения, как будто она и впрямь разговаривала с умалишенным. Не дожидаясь ответа, она исчезла в проеме, щелкнув на прощание ставнями.

Хорошее настроение как рукой сняло. Он вспомнил о нелёгкой участи поросенка Васьки, которая ждала его сегодня к вечеру. «И неужто никому, окромя меня, дела нет до бедной животины?»

Семену казалось, что он один ещё сохранил на всем белом свете такие качества, как уважение и милосердие . Какие же разные они все-таки были с Ниной, её мамой и всей остальной её оголтелой родней. Думалось ему, что мировосприятие его было ближе к поросенку Васе, чем к собственной жене, в том смысле, что поросенок Вася, даже будь у него такая возможность, ни за что бы не стал резать Семена, даже, вероятно, из крайней нужды, чего он не мог бы сказать о Нине при всем желании. Размышляя о понятии мировосприятия, Семён невольно вспомнил случай, который произошёл на той неделе: два мужика, что работали в столярной мастерской, поспорили о том, кто сможет выпить до литра самогона. Выпить-то, конечно, смогли оба, да только один весь вечер потом под гармонь плясал, а второго через пяток минут под руки увели спать, а когда на утро спохватились его, так он уж холодный был.

«Да уж! – Семён в сердцах закусил губу. – Вот тебе и разное мировосприятие».

Из избы снова послышалась глухая ругань, на что Семён сплюнул под ноги, поднялся со скамейки и пошёл в дом обедать.

Поросенок Васька смотрел на него пристально и, как показалось Семену, немного грустно. Сам же он стоял напротив, в нерешительности мялся с ноги на ногу и оттого чувствовал себя глупо и неловко.

Так прошло какое-то время. Осознавая нелепость ситуации, Семён вздохнул, подошёл к поросенку, сел рядом и по-дружески обхватил его за толстую шею. «Ты прости меня, брат, тебе бы жить ещё и жить, но вот кто-то решил, что настал твой черед того, – при этом Семен сделал характерный жест ребром ладони по горлу. – Вот видишь в каком мире живём, брат, что и помирать по расписанию теперь». Он несколько секунд помолчал, оглядывая хлев, грязную солому на полу, байду с остатками каких-то помоев, и кучи свиных испражнений – вот так Васька и прожил свою жизнь. И только лишь раз ему удалось глотнуть свободы, когда Нинка забыла запереть сарай, и он сбежал на огород, бегал по картофельному полю, ел капусту с грядок и гонял кур по двору – то был недолгий момент счастья, а так в общем-то ничего, кроме этого, и вспомнить нечего.

Семену вдруг стало невыносимо жалко Ваську, да так, что захотелось отпустить его прямо сейчас на волю, вывести на задворки села и пустить его прочь – пусть спешит жить. Но через секунду уже одумался, поднялся на ноги, отряхнулся и сказал: «Ну ладно, чего тянуть, перед смертью все одно – не надышишься». Подошёл к столу, взял большой нож и двинулся в сторону свиньи. Васька, до этого момента никак не реагировавший на действия хозяина и спокойно продолжавший ковырять пяточком пол, вдруг насторожился, поднял голову и обреченно взглянул на Семёна, как показалось ему, немного грустно.

День уже клонился к закату, когда Семён вышел из хлева, устало облокотился на ворота и закурил. Точнее, хотел закурить, но руки его не слушались, из-за чего все никак не удавалось поджечь папиросу. Наконец он выругался, трясущимися руками кое-как убрал курево в карман и горько разрыдался, не в силах уже сдерживать накопившиеся чувства. Он плакал, и слезы его смешивались со свиной кровью на щеках, текли по бороде, прямо на рубаху. Плакал он от жалости – ему было жалко Ваську, ему было жаль, что пришлось убить своего друга, но пуще этого ему было жалко самого себя.

Жалко, что жена его не ценит и не любит. Жалко, что никто не воспринимает его всерьёз, жалко, что он никогда не побывает в тех странах, о которых говорил ему окаянный географ. И самое обидное и горькое заключалось в том, что, по сути, жизнь его ничем не отличается от жизни убиенного Васьки, и придет час, когда его ждёт такая же бесславная участь.

Семён было ещё поплакал, но вскоре устыдился своих слез, велел себе не раскисать и мало-помалу успокоился. Уже уверенно закурил цигарку, теперь стоял, смолил, время от времени отгоняя от себя назойливых мух, которые в большом количестве витали вокруг него, что было первым признаком, что у Семена повышен уровень сахара в крови, и начинался диабет, от которого впоследствии, не пройдёт и полугода, как Семён умрёт.

Докурив, он по обыкновению смачно сплюнул под ноги, растер сапогом, а потом сделал то, что поросенку Ваське по природе своей, было не под силу – поднял голову и посмотрел на небо.

Оно начинало уже темнеть, и кое-где уже виднелись первые звезды. Тут ему привиделось, что одна звёздочка вдруг поплыла по небу, оставляя за собой шлейф, похоже, как теплоход оставляет на воде. И представил Семён, что это тот самый космолет «Интелектус Коммунизмус», который мчит сейчас по каким-то очень важным государственным делам, но затем обязательно по возвращении заглянет и к нему – Семену Бегункову. То ли ещё будет…

Семён сплюнул, сунул руки в карманы брюк и поспешил домой, Нина нынче к ужину будет подавать мясо.

6 марта

Предисловие

Как бы нам ни хотелось обратного, но вселенная, а может, только тот ее аспект, который мы называем жизнью устроена по вполне очевидным и отслеживаемым закономерностям. А жизнь понимается в самом широком всеобъемлющем смысле, включающем в себя все ее ипостаси, смыслы и проявления и любые другие метафоры, формулировки и словесные конструкции, формулы и чертежи, которые так старательно выводит у себя в голове человек, пытаясь отчасти объяснить эту самую непонятную жизнь самому себе. И более того человек старается выменять слепки собственных нейронных треков по этому поводу у окружающих, выручив за это немного ментального «сахарку», благодаря которому можно будет отвлечься на время от этих самых извечных вопросов и не испытывать экзистенционального ужаса, рассматривая в зеркале лысеющую голову или замечая с каждым днем все более глубокие морщины на некогда юном личике и другие признаки приближающегося забвения. А развитие закономерностей подразумевает определенную последовательность любого механического движения, будь оно абстрактного или вполне материального происхождения и диктует такому действу завершенный скрипт, по схеме которого все строго свершается, привнося определенное количество предопределенности в бытие, даруя новую пищу для ума всем фаталистам и прочим пессимистам.

Один из таких скриптов велит любому процессу иметь последовательность и совершается в строгом порядке, где оно имеет начало, развитие, кульминацию, затухание и конец. Эта особенность бытия, как и многие другие, тесно сопрягается с причинно-следственной связью, но не является один и тем же. Примеры этого фундаментального закона нашей вселенной можно увидеть повсюду в повседневной жизни, но особенно остро они воспринимаются человеческими сердцами, когда примеры касаются самых главных струн их души, а точнее, головы, а еще точнее, их собственных фундаментальных скриптов, хранящихся в матрице нервной системы. Так, например, уже отчасти упомянутый цикл рождение-взросление-старение-смерть, который по сугубо прагматическим и рациональным причинам является шаблоном как для отдельно взятого существа, так и для всей популяции в целом, есть один из самых сильных стимулов для раздражения самого широкого эмоционального спектра, на которое живое существо возможно в принципе. Особенно это касается человека как самого психически развитого существа из известных на земле. А потому человеческое существо очень остро переживает не только действие этого скрипта непосредственно на себе, как на личную совокупность экстраполированных движений бытийной механики, а на все, даже отдаленно напоминающие об этих личных движениях и не связанные с ними напрямую, казалось бы, вещами, событиями и явлениями.

Из этого наблюдения можно сделать немало интересных выводов, но самый основной из них состоит в том, что ментальные программы, колдовским способом перенесенные в астрал путем химических и электрических