– никуда не пускали одного. А гулять с Никитой было некому…
Утром в школу его отводила мама, а днем забирала строгая нянька, которая была весьма нелюдима и особо не разговаривала с мальчиком. И пусть дома его ждал телевизор, дедушкино радио, компьютер и даже новенькая приставка – даже вымышленные миры фэнтези игр и фантастических фильмов не могли заглушить в его сердце странную тоску, когда в окно лились теплые лучи летнего солнца, а через раскрытую форточку слышалось пение птиц.
Никита жил с дедушкой и вечно занятой мамой, иногда бравшей сына на прогулки по выходным. О, эти выходные определенно были праздниками для засидевшегося дома мальчика. А вот отца у Никиты не было. Ему говорили, что тот оставил маму незадолго до рождения сына. Не пожелал создавать семью и скрылся бесследно, дабы не платить алименты.
Мама не любила затрагивать эту тему, и стоило ему начать расспрашивать начинала злиться. Она вообще любила злиться – по поводу и без, а когда злилась, говорила Никите, что он похож на своего негодяя отца.
И мальчик однажды убедился в этом. Тайно роясь в маминой сумке в поиске мятных леденцов, которые она вечно таскала на работу, дабы беречь горло (она с утра до вечера вела языковые курсы и очень любила кричать, так что под конец дня у нее нередко садился голос), Никита наткнулся на маленькую помятую фотокарточку. На ней мама стояла в обнимку со статным мужчиной чуть старше нее и чертами лица, так походившим на Никиту. Глядя на фотографию, мальчик невольно подумал, – а ведь если бы не я, они бы возможно еще были бы вместе… Его мама была такая счастливая, красивая и молодая на этом фото… А в реальной жизни она все время ворчала и кричала, вечно уставшая, вечно торопящаяся и вечно недовольная. На этот раз мятные леденцы он красть не стал…
Как назло, окна их маленькой квартирки выходили на сквер, и вечерами после учебы, мальчик смотрел как там – за стеклом, гуляют и смеются другие люди. Он так до конца и не смог понять почему ему нельзя туда – погулять хотя бы на сквере перед домом с друзьями. Но мама вечно пугала его всякими страшилками и убеждала, что ему слишком рано гулять одному – ведь улица полна опасностей. Пока что самую большую опасность представляли ее рассказы – Никита плохо спал после них, мучаясь кошмарами по ночам каждый раз после такого «предостережения».
Сегодня на улице было оживленно – люди, воспользовавшись жарким июньским днем не теряли времени даром и высыпали на улицу, а мальчику оставалось лишь завидовать им, наблюдая за чужим счастья с подоконника и гадать, когда же мама наконец- то уйдет в отпуск и пойдет гулять с ним. А она все обещала, и все откладывала, ссылаясь на очередные курсы, которые помимо нее никто не потянет. Дедушка еле ходил и почти не покидал дома, да и мама строго настрого запретила им выходить без нее – вряд ли старик смог бы защитить ее драгоценное чадо от всех ужасов опасного внешнего мира.
Увидев целующуюся парочку на скамейке, Никита брезгливо сморщился и резко отвел взгляд на тропинку прямо перед домом. И там, посреди снующих людей его внимание привлекла странная фигура в черном балахоне. Она была среднего роста, а ее плащ был весьма небрежен и порван. Он волочился по земле, тщательно скрывая фигуру незнакомца (или незнакомки?).
Стоило мальчику посмотреть на него, как незнакомец словно почувствовав его взгляд обернулся и посмотрел в ответ. На лице у него была странная белая фактурная маска, монструозная, но гиперреалистичная. Она повторяла черты человеческого лица, но невероятно искаженно, гротескно и вся была изборождена темными вмятинами. Нечто задрало голову (они жили довольно невысоко, на третьем этаже) и уставилось прямо на мальчика белесыми глазами с маленькими, суженными черными зрачками. И никто на улице не обращал внимание на это создание, люди просто проходили мимо, а иногда и сквозь него.
Оно растянуло рот в широкой улыбке и тогда мальчик, увидев, как широко раскрывается пасть этого нечто, понял, что никакая это была не маска… Существо подняло скрытые плащом руки вверх, которые под лохмотьями походили на крылья и держа их полукругом, как в древнем ритуале солнцепоклонников, застыло. В его взгляде, обращенным на ребенка было столько обожания и… голода.
Мальчик не мог пошевелиться от страха. И тут из толпы, слепой к этому созданию, выделилась фигура юноши, решительно направлявшегося прямо к ней. На вид ему было лет под тридцать, он был хорош собой и одет пусть и немного старомодно, но весьма стильно. В руке он держал черную трость и на каждом шагу выбивал ей какой – то ритм.
Существо услышало этот стук и резко обернулось.
– Ниииииик! – крик матери вырвал мальчика из оцепения. Она звала его на иностранный манер, что его жутко бесило всегда. Он резко дернулся, оторвав взгляд от окна.
– Ты опять сидишь на подоконнике! Обвалишь! И кто чинить будет? А главное на что? Я же просила!
– Но мама… Мама, посмотри… Там, на улице, там было чудовище…
Ну и где твое чудовище? – спросила мама.
А я его и впрямь уже не было. Лишь также на сквере сновали шумные, веселые, лопающие мороженое счастливые люди. И в последний момент, когда мама, подхватив его под руки, стала стаскивать злополучного подоконника, Никита увидел того самого юношу с тростью. Их взгляды на мгновение встретились, и мальчику показалось, что незнакомец улыбнулся и хитро подмигнул ему.
Порой ночью, когда Никите было тяжело уснуть, он на цыпочках проскальзывая мимо храпящего деда и комнаты матери, тихонько, еле дыша, открывал дверь и уходил гулять.
На какой-то период после «встречи» с Черным Нечто (так Никита прозвал странную фигуру в черном), мальчик прекратил свои ночные похождения, но мама, дедушка и доктор Андрей Сергеевич убедили его, что это не более чем фантазия, и сегодня, после длительного перерыва, он наконец – то решился выскользнуть из дома.
На сквере было свежо, чуть прохладно, и первое время лишь цикады нарушали ночную тишину. Никита, размяв ноги, плюхнулся в ароматную, мокрую от росы, пропавшую клевером траву и смотрел, как облака, лениво переносимые слабым ветерком, обнажают сияющий лунный лик.
И тут, когда последнее облачко перестало загораживать луну, мальчик услышал шорох позади себя. Ему стало очень страшно, но он заставил себя подняться на резко ставшие ватными ноги. А шорох нарастал. Логичнее всего было бы броситься прямиком домой, но самое громкое шуршание
