А нужно по городу идти не мало кварталов, потом на пароме переправляться через реку. Тащишься, тащишься, а другим вида не показываешь, что тяжело. У ребят, у жены тоже узелки, и каждый компаньон нагружен соответственно возрасту. Да уж зато как дойдешь, да расстелет жена белую скатерть… Эх, травка-муравка!
— Ну, будет тебе! Так из человека можно все слюнки вытянуть…
— У меня у самого под ложечкой сосет. А тогда, как закусишь, ну и чувствуешь, что в тебе начинается — по-научному говоря — обмен веществ. И чувствуешь душой: вот открывается перед тобой новый год. Всегда новый год должен начинаться весной, с возрождением природы.
— Архип Иванович, давай хоть снежную куклу лепить, — предложил я, — а то холодно без дела.
— Вот, когда холодно, и вспоминаю теплые дни. Но, между прочим, ты из снега куклу лепи, а я схожу на инженерный склад. Надо взять толовую шашку и детонатор: когда мина обсохнет, — мы из нее высечем искру.
— Каким же способом взорвем? Огневым или электрическим? — спросил я.
— «Электрическим»! Придумаешь тоже! Просто возьму обычный детонатор, бикфордов шнур подожгу — и взорвем. А в это время я убегу.
— Так пока ты бежишь от мины-то, а бежать далеко нужно, тебя самого убьет. Возьми лучше провода и электрическую машинку.
Поспорил Архип Иванович со мной, но в конце концов согласился, что в момент взрыва самому лучше быть подальше.
Остался я дежурить на берегу. Время близко к полудню, я голодный с утра, а Архипа Ивановича нет еще.
Погодка ясная, и, если бы не ветер, — было бы тепло. Во впадинах, в затишье солнышко подтачивает снег, и он становится липким. Прождал я часа полтора, замерзать стал. Бегал, прыгал, чтобы согреться, потом занялся делом: слепил на вершине откоса большую снежную бабу. Поставил камешки вместо глаз, из мха волосы и шляпу и даже бороду ей сделал, и трубку сунул в рот. Руки вылепил из снега; и держит моя кукла прутик, а на прутике записка: «Привет бесстрашному подрывнику Лукошину!»
Наконец принес Архип Иванович все, что нужно для взрыва, и говорит:
— Я дежурного по штабу предупредил, чтобы взрыв не сочли за начало военных действий.
— Долго ты ходил.
— Так ведь праздник. Начальника инженерного склада пришлось искать. Потом, сам знаешь, — отлива нужно ждать часов шесть. Так куда мне особенно торопиться? Я пообедал.
— А я так проголодался…
— Ничего, — сказал Архип Иванович, — зато мы ихней миной отсалютуем нашему празднику.
Видно, чтобы утешить меня за мое одинокое дежурство, он куклу похвалил. А я обрадовался, предлагаю ему:
— Давай этого истукана оставим на утесе караульным, а сами пойдем погреться. Место всегда по этой примете найдем. Смотри-ка, он даже на тебя похож.
Архип Иванович не согласился:
— Во-первых, — говорит, — я считаю это произведение скорее за автопортрет. Он своей запиской Лукошина приветствует, — стало быть, это уже не я. Во-вторых, — катер или ёла[2] вдоль берега пойдет случайно, так надо предупредить их, чтобы брали мористее. К тому же скоро взрывать будем.
И верно, — вода со временем сильно упала, и наша мина объявилась тут как тут. Это еще удачно получилось, что нам ее искать не нужно.
По дну морскому спокойненько подошли мы к мине, только валенки намочили. Да один раз я упал, поскользнувшись на водорослях. Нашвыряло море под ноги охапки пузырника. Даже на мине зацепилась целая гирлянда, напоминающая виноградную лозу.
Толовую шашку я пристроил к шарику меж рогов.
— Ты смотри не стукни, — просит Архип Иванович.
Я и сам действую со всей аккуратностью. Знаю, что стукни я — и не только нас, но и лыжи наши не найдешь.
В толовую шашку вставили детонатор, а от него идут провода. Протянули мы провода до розового камешка, откуда стрелял Архип Иванович из пулемета, — на катушке еще остался запас. Отошли мы от мины порядочно, да место-то уж очень ровное. Хорошо бы поглубже в землю спрятаться.
Я предлагаю еще дальше уйти. Архипу Ивановичу не хочется разматывать остальной провод, не хочется его мочить и пачкать. И он доказывает, что расстояние достаточно большое.
— Нет уж, — говорю, — давай на всю катушку. Вон за скалою будет спокойнее. А то ручку от машинки не дам.
Такое правило есть, — когда подготавливают взрыв, ручка от электрической машинки должна быть отдельно. Иначе крутнет кто-нибудь ненароком, выскочит искра — и все взлетят на воздух.
— Вот здесь остановимся, — сказал Архип Иванович, выбрав место у самой скалы.
Посмотрел я кверху, — над головой по всей высоченной стенке нависли ледяные глыбы. Если сшибет лед ударом взрывной волны, — нас этими кусками забьет и тут же похоронит. Сразу не убьет, так останешься под обломками и потом утонешь во время прилива.
На шлюпке я бы отошел метров на сорок-пятьдесят, чтобы фонтан грязи и осколков перелетел через голову — и ладно. А тут не знаешь, как она стеганет по пяткам.
— Нет, — говорю, — давай возьмем еще немного в сторону.
В конце концов увел я старшину в каменный закуток, такую маленькую пещерку, — только нам двоим заползти. Тут-то уж потолок и стены надежны: чистая скала.
Там мы легли, присоединили провода к машинке, Архип Иванович взял ее и крикнул:
— Салют Первомаю!.. — да как крутанет ручку!
Тут мина и рванула. Поднялся огромный черный столб. Что только она не натворила! Мимо нас пролетел снежный обвал, потом с неба пошел дождь из ракушек и песку. Вдоль берега на нас справа и слева летят черные тучи: это утки носятся, как угорелые. А гул был такой, что оглушило нас обоих. Кричим и друг друга не слышим.
Стали мы обратно провод на катушку сматывать, — видим, порядочно песок переворошило. Кое-где его пропахало, а кроме того, на большом пространстве появились рябины-выбоины от упавших сверху осколков.
Показал я на розовый камень с черными жилками — на него надета чугунная шляпа: целую тарелку от мины оторвало, и она туда прилетела. Обернулся я, — нету нашей куклы. Будто вмиг растаяла. Сдунуло ее, как пылинку. Где шляпа, где борода! И записку мою с приветом подрывнику Лукошину я больше не видел.
— Отсалютовал? — спрашиваю его.
— Здо́рово! — кричит он и показывает на утиные стаи.
— Останься мы на старом месте, надело бы тебе эту шляпу, или улетели бы вслед за утками, как наша снежная кукла. И хорошо, что ты пулей в рожок не попал. Отсалютовали бы вместе с пулеметом и розовым камешком!
Наш салют слышали в обоих поселках. В южном товарищи поздравили нас с успехом, а в северном —
