кофе, сославшись на последствия морской болезни, и, отложив свой непромокаемый вещмешок, здоровается с нами. Сначала обнимает меня, крепко прижимает к себе и некоторое время не отпускает, не говоря ни слова. Вдыхаю слабый запах рыбьей слизи, исходящий из его волос. На нем куртка поверх впитавшего морскую соль свитера.
Затем он обнимает Исэй и заглядывает в стоящую у стены дома коляску со спящим ребенком.
— Приехал сразу, как сошел на берег.
Он бледен, но волосы длиннее, чем весной, когда мы виделись последний раз.
Стал еще красивее, чем раньше.
Он закидывает вещмешок на плечо и берет мой чемодан.
Сама я несу печатную машинку.
С моря дует холодный ветер, в конце улицы смутно сереет водная гладь, за заливом — Эсья, но в медленно плывущем тумане гору совсем не видно. Мы проходим по каменистой дорожке парка. У статуи Йонаса Халльгримссона в помятых брюках моряк останавливается, откладывает в сторону вещмешок и чемодан и прижимает меня к себе. Прямо перед поэтом. Затем мы продолжаем путь.
Он рассказывает мне, что до того, как уйти в море, работал на разделке китов.
— Сутками напролет мы посменно резали мясо, пилили кости и варили. Я был единственным, кто не ходил загорать в компании парней. Боялся, что, осознав мою непохожесть, скинут меня в жиротопенные котлы.
Один из них, однако, оказался очень похожим на меня.
Я понял это сразу, как его увидел.
И он это понял.
Однажды вечером мы вместе пошли гулять.
Но ничего не произошло. После этого он стал меня сторониться.
Друг проводит рукой по волосам. Рука дрожит.
— Эти большие животные так долго умирают, агония может длиться целый день.
После разделки китов он два раза выходил в море на траулере «Сатурн».
— Меня все время мучила морская болезнь. Постоянно. К горлу подступала тошнота. Я не мог спать. Повсюду был запах слизи и чешуя, даже в подушке и одеяле. Вечно штормящее море. Я так и не научился ходить по волне. Спал на верхней койке, и линия горизонта то поднималась, то опускалась. Не стало лучше, даже когда завесил иллюминатор. Мне поручали самую ужасную работу. И вечное испытание на мужественность. Команда все время была в подпитии и издевалась надо мной. Я так уставал, что не мог пошевелить рукой. Каждый день боялся утонуть.
Он в нерешительности.
— Они пытались забраться ко мне в койку, и только то, что я спал в одежде, спасало меня от изнасилования. А потом была проститутка. Поняв, что я не спал с женщиной, они решили сделать из меня настоящего мужчину и, когда мы пришвартовались в Халле, сняли мне проститутку.
Я смотрю на своего бледного друга. Недалеко от нас плавают две лебединые пары.
— Я сказал, что порвал с девушкой.
Произнося эти слова, он отводит взгляд.
— Клянусь, Гекла, еще одного рейса я не переживу, ноги моей на этой ржавой посудине не будет. Готов работать где угодно, только бы больше не выходить в море.
Он недолго молчит.
— Но один защитнику меня все-таки был. Второй помощник. На берегу он рисует парусники, только не хочет, чтобы об этом знали.
Я вспомнила свекра Исэй с его любовью к такой живописи.
Когда вдрызг пьяного кока не удавалось оторвать от койки, этот помощник посылал меня принести из рефрижератора мясо и сварить суп. Камбуз был единственным местом, где меня оставляли в покое. Там же они на обратном пути прятали контрабанду. Телевизоры Blaupunkt, пачки сигарет и бутылки женевера. В стенном проеме за чуланом и в рефрижераторе.
Луна — ближайший мой сосед
Наш путь лежит на запад центральной части города.
— Ты пишешь, Гекла?
— Да.
— Хорошо.
Останавливаемся у деревянного дома, обитого ржавым гофрированным железом. В мансарду моряка ведет крутая деревянная лестница. Он вставляет ключ в замок и говорит, что он тугой.
Я осматриваюсь.
В комнате диван-кровать, в углу платяной шкаф, у дивана книжная полка, на столике под окном стоит швейная машинка. Он говорит, что общий туалет в подвале, а из мансардного окна в ясную погоду открывается вид на звезды. Первая звезда появилась три недели назад, добавил он.
— Здесь ты можешь писать, — говорит он, убирая со стола швейную машинку и перенося ее в шкаф.
Я ставлю на стол свою печатную машинку.
Он рассказывает, что за полгода переезжал трижды, сначала жил в подвальной комнате, которую регулярно заливало в сизигийные приливы, затем в подвальной комнате наискосок от полицейского управления.
— Они тогда знали, где меня найти, — говорит он и добавляет, что полиция следит за геями. Иногда «Черная Мария»[12] проезжает по улицам дважды в день, и копам легко заглядывать в окна. Дети тоже льнут к окнам, чтобы увидеть Содом и Гоморру, иногда и взрослые; и поэтому он снял комнату в мансарде, где, кроме того, меньше вероятности быть ограбленным. Правда, красть у меня нечего, разве что швейную машинку, добавляет он.
— После выходных я поищу себе работу и комнату, — говорю я.
— На диване достаточно места для нас двоих.
Он смотрит мимо меня.
— И потом, я не всегда сплю дома.
Я сажусь на диван, а он тянется к вещмешку, открывает его и достает коричневое замшевое пальто.
— Это тебе, — говорит он, улыбаясь. — На Британских островах последний писк моды. Примерь.
Я встаю и надеваю пальто. А он тем временем вынимает из мешка и раскладывает на кровати другие вещи: голубую водолазку, короткое платье типа сарафана, вельветовую юбку. Наконец вытаскивает кожаные сапоги до колена, на каблуке и с молнией на боку.
— Ты не можешь тратить на меня весь свой заработок.
Он рассказывает, что, когда они пришвартовывались, второй помощник посылал его в город за продуктами. И он мог покупать одежду. Пока команда зависала в портовых забегаловках.
— Не понимаю, как тебе удавалось обзавестись валютой.
— Связи. Я знаю одного таксиста, он работает в отеле. У них есть валюта.
Переодеваюсь, стоя на деревянном полу посреди комнаты, у него на глазах. Сначала надеваю платье и кожаные сапоги. Он просит меня пройтись. Это означает два метра на север и два метра на юг, два метра в сторону порта и два метра в сторону кладбища.
— Платье нужно укоротить, оно должно быть на пять сантиметров выше колена, а юбка — расклешенной.
Я снимаю платье и, быстро надев юбку, прохаживаюсь туда-сюда. Он молча разглядывает меня и явно растроган. Затем я снимаю юбку, снова надеваю брюки и сажусь рядом с Йоном Джоном.
— В следующий раз куплю тебе брючный костюм с поясом.
Я улыбаюсь ему.
— Не все возвращаются, Гекла.
