нее серьезный вид.
— Я не могу лишиться этих картин, Гекла. Я смотрю на них каждый день. В них столько света.
Она подходит к окну и вглядывается в темноту. Там тянутся несколько сухих травинок.
— Вот такой маленький теперь мой мир, вид на широкий фьорд, тысячу островов; и самое большое на всей земле небо сузилось до подвального окна на Кьяртансгата.
— Однако ты все еще живешь в местах, связанных с «Сагой о людях из Лососьей Долины»[9].
— Я ужасная хозяйка. Ничего тебе не предлагаю. Вчера у меня на ужин была рисовая каша, могу тебе ее разогреть.
Отвечаю, что уже поела. Пила кофе с кексом в Хвал-фьорде. Тем не менее она достает банку консервированных груш и хочет взбить сливки.
— Твой приезд, Гекла, всегда как Рождество.
Открываю чемодан и протягиваю ей сверток в коричневой бумаге.
— Тупики от папы, — говорю я.
Иду за ней на маленькую кухню: плита, холодильник и стол на двоих. По пути она все время повторяет, как рада меня видеть. Говорит, что приготовит тупиков в выходные, когда вернется Лидур, и засовывает их в холодильник.
— Готовить мне не нравится, но я учусь. На днях делала рыбные фрикадельки в розовом соусе, а любимое блюдо Лидура — вареный пинагор[10]. Золовка научила меня делать розовый соус. Смешиваешь томатный соус с пшеничной мукой.
Сообщаю ей, что Йон Джон предложил мне пожить в комнате, которую он снимает, пока он будет в море. Пока я не найду работу и не смогу сама снимать комнату, добавляю я.
— Ты уже закончила рукопись? — спрашивает подруга.
— Да.
— И начала следующую?
— Да.
— Я всегда знала, что ты будешь поэтом, Гекла.
Помнишь, когда нам было шесть, ты, едва выучив буквы, написала в тетрадке детским почерком, что река движется как время? И что вода холодная и глубокая? И это до того, как Стейн Стейнар опубликовал свой сборник «Время и вода».
Она мнется.
— Я знаю, Йон Джон твой лучший друг, Гекла.
— Из мужчин да.
Она смотрит прямо мне в глаза.
— Я хорошо понимаю, что ребенок будет тебе мешать, но все-таки останься у меня до выходных.
В моих мыслях: целых три дня, я не могу здесь писать.
Говорю: останусь до выходных.
Мы садимся за стол друг напротив друга с консервированными грушами в креманках. Подруга некоторое время молчит. Чувствую, ее что-то беспокоит.
— Недавно купила дневник и начала его вести. Она произносит это очень осторожно.
— Вот так глубоко меня затянуло, Гекла.
Я вспомнила дневниковые записи отца, его ежедневные предсказания по леднику на другом берегу фьорда; как бы ни выглядел ледник, все предвещало плохое, даже сверкающий на солнце, он мог предрекать дожди в сенокос.
— Пишешь о погоде? — спрашиваю я.
Она глубоко вздыхает.
— Пишу о том, что происходит, но, поскольку происходит немногое, пишу также о том, что не происходит. О том, чего люди не делали или не говорили. Например, о том, чего не говорит Лидур.
Она мнется.
— Поскольку я добавляю мысли и описания мест действия, простой поход в магазин может занять несколько страниц. Вчера я выходила из дома дважды — в рыбный магазин и выносить мусор. Когда шла с коляской в магазин, закрыла глаза и почувствовала тепло на веках. Это солнце или не солнце? Задавшись этим вопросом, ощутила себя частью чего-то большего.
У нее задумчивый вид.
— Храню дневник в ведре для мытья полов, чтобы Лидур не обнаружил, что убиваю время, делая записи о прошлом или том, чего не было.
Что было, то прошло, говорит он.
В прошлые выходные уже в постели он вдруг сказал: расскажи, что случилось сегодня вечером, Иса, мне кажется, это было не со мной. Никогда не слышала от него ничего более красивого. А потом он меня обнял.
Подруга кутается в водолазку.
— Когда заканчиваю писать дневник, чувствую, словно перестирала и сложила все белье, перемыла все полы.
Она встает, чтобы налить кофе, ждет, пока я опустошаю свою чашку, и на короткое время ставит ее на теплую плиту, затем подносит к свету.
— Вижу в чашке двух мужчин. Ты любишь одного, а спишь с другим.
Как этот Джойс
Подруга постелила мне на диване под отвесной горой, но прежде чем заснуть, я достала из чемодана «Улисса», наклонила торшер и прочитала несколько страниц под оранжевым абажуром с бахромой.
Проснувшись, слышу, как мать с дочерью возятся на кухне. Подруга кормит дочь скиром[11], и ребенок улыбается мне, белый до ушей, и хлопает в ладоши. Малышка в постоянном движении, дрыгает ногами и руками, бьет себя по бокам, как птица без перьев, которая хочет взлететь, тысяча быстрых движений, быстрые глаза. Ясно как день: человек не летает.
Подруга натягивает на дочь комбинезон, надевает ей на голову вязаную шапку и, укачав в коляске, хочет мне что-то показать. Жестом приглашает пройти в спальню.
— Вот, обои сама поклеила. Поэтессе нравится?
Я смеюсь.
— Очень.
В комнате зеленые обои с листьями и большими оранжевыми цветами.
— Мне вдруг захотелось обоев, и Лидур уступил.
Она закрывает за нами дверь.
— Он говорит, что не может мне ни в чем отказать.
Она разливает кофе по чашкам, снова ставит кофейник на плиту и садится.
— Расскажи мне о книге, которую ты сейчас читаешь, Гекла. Об этой толстой.
— Автора зовут Джеймс Джойс.
— И как он пишет?
— Отличается от исландских писателей. Книга описывает одни сутки. Восемьсот семьдесят семь страниц. Я еще не так далеко продвинулась, текст очень трудный.
— Понимаю, — говорит подруга, отрезает кусок рождественского пирога и кладет на мою тарелку.
Мне нравится писать дневник на рассвете. При нечетких силуэтах мира. Получается до шести-семи страниц. Представляю, что похоже писал и этот Джойс.
Подруга встает и подходит к кухонному окну. Коляска у стены, из окна видны только колеса.
— Мне приснился сон, — говорит она, даже не взглянув.
Мне приснилось, что я пассажирка в машине и еду домой на хутор. Посреди дороги выхожу из машины и срезаю путь по пустоши. Наталкиваюсь на ложбинку между двумя большими кочками, а в ней полно черники. Ягоды размером со снежки, тяжелые и сочные, сияют голубизной, как небо в тихий осенний день. Последнее, что осталось в памяти: горстями собираю небесно-голубые ягоды в детскую ванну и мгновенно наполняю ее. Я была одна. Потом послышалась птица. Теперь я так боюсь, Гекла, что мне приснились мои будущие дети.
Мы все как смертельно раненные и заблудившиеся киты
Когда за мной заехал Давид Йон Джон Джонссон, я уже собрала чемодан. Он отказывается от
