ей налили ещё. — Мама все деньги спускала мне на образование и отцу на алкоголь или наркотики.
— Где она их брала?
— У неё их хватало, — с пальцами у рта Элиза внимательно слушала рассказ собеседницы. — Она работала в собственном кафе в центре маленького и бедного города.
— Это было не в Амстердаме?
— Дуйсберг, — убрала ресничку у глаза, — город, полный заброшенными фабриками и заводами. После него мы с матерью переехали в столицу, а там она открыла сеть кафе-ресторанов, — язык девушки начинал заплетаться.
— А как же отец?
— Мама любила его нездоровой, — закашлялась, — нездоровой любовью, поэтому и водила по больницам в поисках лекарства от бесконечного запоя. Но проще заставить лечь лошадь, чем алкоголика — бросить употреблять. Угадай: чем это всё закончилось?
— Он умер? — в ответ незнакомка спокойно кивнула головой, а та вздохнула от отчаяния. — Ты расстроилась?
— Мне было жаль маму, но внутри я была счастлива, — икнула, — счастлива потому, что никто больше не будет страдать из-за него.
— Мне тоже было больно наблюдать за мамой на протяжении всех лет, пока отец ей изменял, — Анна стеклянными глазами наблюдала за тем, как Элиза отводит свои, рассказывая историю. — Тогда она плакала каждый день, потому что знала об этом, и, листая каждый вечер старые альбомы, спрашивала у проходящей мимо меня: «Что со мной не так?»
— Что ты отвечала?
— Молчала, — крутила безнадёжно головой. — Я шла дальше, а на выходе из кухни размышляла, действительно ли что-то с ней не так или мой отец, и вправду, заново влюбился.
— Она знала об изменах и молчала?
— Как— то поздно вечером мы ехали с ней на машине с дня рождения моей подруги, тогда она остановилась у ближайшей пустой заправки и решила подлить ещё бензина в почти полный бак своими дрожащими руками. Я читала старый комикс своего брата про супергероев, пока он, маленький, спал на заднем сидении, — вытерла подтекавший нос, — но она не пошла к бензоколонке, где-то минуту втыкала в пустоту, а в один момент совсем расплакалась.
— Сколько тебе было лет?
— Я была одиннадцатилетней девчонкой с комиксом в руках, — опустила голову, — и не знала, что делают взрослые, когда кто-то плачет. Это было глупо, но я спросила: «Ты не знаешь, как заправлять машину?» — собеседница звонко рассмеялась, отчего весь бар повернулся в её сторону. — Тише-тише, — прикрыла ей рот. — Она ответила: «Элиза, — захлёбываясь, — я не знаю, как жить, — повязала меня своими руками. — У твоего отца другая женщина, а я его люблю». Мы сидели дальше в обнимку около минуты, пока она не отклеилась от меня и не побежала покупать себе кофе и заказывать бензин.
— Как ты к этому отнеслась? — Анна указала бармену на кувшин с водой, дабы тот налил ей её в стакан.
— Когда растёшь, понимаешь, что твой отец — отдельный человек, у которого есть своя отдельная от тебя жизнь: свои проблемы, свои мысли, своё окружение. И тогда я не понимала, как можно было бросить женщину, с которой у тебя двое детей и кошка. Хоть я и обижалась на него первый месяц, но он всё равно оставался моим «папой».
— А сейчас?
— Сейчас жизнь кажется не такой простой, как в детстве.
— Я бы не смогла врать человеку, которого люблю, сколько бы мне не было лет.
— Это детские замашки моего отца, — Элиза отпила глоток воды из стакана собеседницы, — а теперь и мои.
— Ты и сейчас мне врала? — девушка помотала головой влево-вправо ей в ответ.
Не желающие жалости
Копировать и вставить — когда я впервые её увидела, то подумала о том, как она похожа на мою мать в молодости: такие же прямые тёмные волосы, такие же глубокие карие глаза и такое же вытянутое лицо, но не представляла, чем она могла быть лучше её. В первое время я боялась подходить к ней ближе, чем на полтора шага, но бывало, что мне приходилось сидеть с ней на соседних креслах.
Когда отец впервые попал в аварию страшнее царапины на бампере, Хельга была рядом со мной, пока мама работала ночью, тогда я наконец смогла разглядеть её ближе: заплаканные глаза, потрескавшиеся губы, сверкающий кончик носа, пара детских веснушек и недетский беременный живот.
— Элиза, — от её прикосновений по моей руке пробегали мурашки, — если с твоим отцом что-то случится, я этого не переживу.
— Вы правда любите моего отца?
— Ты ненавидишь меня? — Хельга повернула свою голову ко мне, но я, встревоженная, продолжала смотреть в стену напротив сидения, не понимая, как можно ненавидеть незнакомого человека.
— Нет, — но я её не переваривала так же, — не ненавижу, — как и Хельгу из «Эй, Арнольд».
— Мы познакомились в кафе, и я не знала, что у него есть жена, а тем более дети.
— Вы не знали?
— Я узнала об этом пару месяцев спустя, — закашлялась, — но не от него, а твоей матери.
Взгляд, раньше кинутый на отца и вызывающий во мне чувство бурной нежности, теперь вызывал только отвращение и отчаяние. Я не знала, что хуже: быть его дочерью или сидеть с девушкой, носящей его ребёнка.
— Как? — выронила я.
— Это случайность, — выпивала свой остывший кофе из автомата, — мы встретились как— то в кафе-ресторане вечером, где я обычно работаю, сидя за столиком, а она, чуть ли не падая, зашла выпить чая, вся обеспокоенная и глазами кричащая, что никуда не успевает, — посмеивалась, — тогда я сразу поняла, что у неё есть дети, и была не против того, что она выберет мой столик среди других занятых, потому что я уже собиралась уходить.
— Она не успевала забрать меня с дня рождения?
— Твоя мама говорила: «У Элизы появились новые друзья, и она стала ходить на всякие вечеринки, с которых я не успеваю её забирать», — меня удивляло то, как хорошо она запоминает мелочи. — Я не хотела с ней болтать, потому что сама спешила, но она заставила меня остаться и послушать её. Твоя мама рассказала мне о тебе и твоём брате, а затем вовсе показала семейный снимок и после я узнала, что в этом кафе, в котором мы познакомились с твоим отцом, она впервые увидела своего уже бывшего мужа.
— И ты ей рассказала?
— Я не могла поверить в то, что разрушаю чью— то семью, — сделала глоток воздуха, — Твоя мама показалась мне хорошей, — я улыбнулась, — но тогда она вылила чай мне на брюки и убежала, не оставив и цента.
В те минуты, когда ты узнаешь близкого человека с другой стороны, кажется, что всё, что
