как главной возлюбленной Кришны, олицетворяющей собой любовную преданность Богу. Именно в этом плане традиционно трактуется явно чувственное (как может показаться, вполне "светское") содержание "Гитаговинды", рисующей всевозможные перипетии любовных отношений Кришны и Радхи — ревность, ссору, разлуку и т. д., вплоть до упоения близостью. Весьма примечателен в интересующем нас плане стих поэмы Г 3. 1, согласно которому Кришна "оставил красавиц Враджи, утвердив в своем сердце Радху — цепь, связывающую желания сансары", т. е. земные заблуждения, ведущие к круговороту рождений в этом мире. Мирским привязанностям (олицетворенным в данном случае пастушками) здесь как бы противопоставлена Радха, ведущая к освобождению от уз земного существования (еще один вариант вожатой-спасительницы). Вместе с тем естественным образом еще чаще сам Кришна выступает тут как объект преклонения Радхи, погруженной мыслями в созерцание своего возлюбленного (Г 4. 2 сл.). Это соответствует наиболее распространенной традиции толкования поэмы: любовь Радхи к Кришне — стремление души соединиться с высшим божественным началом (при этом в отдельных толкованиях аналогом души выступают и другие пастушки). Подобная интерпретация опять-таки продолжает древнюю традицию взаимопроникновения сакральной и сексуальной сфер поведения и соответствующей образности. Нелишне заметить здесь, что не многие из памятников классической индийской литературы могут соперничать с Титаговиндой" по масштабам популярности и влияния на индийскую культуру — влияние это и поныне охватывает поэзию, театр, хореографию, живопись, музыку. Известны десятки подражаний этой поэме и вариаций на ее темы; она отразилась в творчестве знаменитых кришнаитских лириков — Чан-дидаса (XIV—XVbb.), Видьяпати (XV в.), у Чайтаньи (1486—1533), в свою очередь ставшего объектом поклонения и почитавшегося одновременно воплощением Кришны и Радхи (сам он отождествлял себя с Радхой, т. е. с женским началом). Те же мотивы и настроения появляются и в других индийских литературах — хинди (например, у Кабира, жившего в XIV—XV вв. и использовавшего те же аллегории: Бог — супруг, душа — возлюбленная), малаялам, гуджаратской, ассамской и т. д.
В рамках данной статьи мы по необходимости кратко отмечаем лишь некоторые примеры, прежде всего из традиции классического индуизма и памятников санскритской литературы. Уже отдельные аспекты этой темы — будь то свидетельства ведийского канона, законодательство, эпическая мифология, тантра, кришнаитская лирика и т. д. — занимают целые тома специальных работ. Среди многообразных отражений подобной сакрализации ограничимся лишь еще двумя явлениями, как нам кажется, особо отражающими специфику индийского художественного творчества.
Одно из них связано с поэтическим искусством классической Индии. Для индийской поэтики характерна идея семантической двуплановости (разработанная, например, в учении о выраженном и подразумеваемом значениях и по своему глубокому проникновению в существенные принципы поэтического языка вышедшая за рамки собственно индийской эстетики). Соответствующая ей система поэтических средств, особенно игра слов с двойным значением, как бы приводит к совмещению двух соответствующих настроений. Подобное обыгрывание отдельных понятий хорошо известно в индуистской литературе, отразившись и в иной традиции — комментировании священных текстов более поздними толкователями (среди них и знаменитые философы ~ Шанкара, Рамануджа и др.). Например, в "Гитаговинде" сходный прием объединяет два плана: "земной" и "небесный". Так, обыгрывается уже само имя автора поэмы, Джаядевы, служащее одновременно обращением к Кришне (джая дева —• "побеждай, Бог!" — Г 1. 17 сл.). Двойным значением наделено имя Падмавати — это и супруга Вишну, и супруга Джаядевы. Очевидна двойная коннотация самадхи: созерцание Кришной лица возлюбленной и достижение высшего просветления (3. 15). Физические характеристики Радхи одновременно являются именами небесных дев — апсар. Игра двойными значениями содержится и в строфе поэмы 11. 36, где возлюбленный, наслаждающийся на грудях-лотосах Радхи, уподоблен царственному гусю на озере Манаса (название священного озера, одновременно обозначающее "разум", "духовное начало"). Здесь следует иметь в виду, что слово хамса ("гусь") употреблялось в веданте для обозначения высшего божества, Атмана, Брахмана (БУ III. 3. 11 сл.; ШУ 1. 6), а традиционный комментарий в свойственной ему манере наивного этимологизирования разлагал его на [ахам-са ("я—Он"), толкуя в духе тождества субъективного и объективного начал, "я" и Брахмана и т. п. Не исключено, что соответствующую ассоциацию мог вызвать и стих поэмы 7. 19, где страстные движения Радхи, "нападающей на грудь" возлюбленного, объясняются в традиционном комментарии Шанкарамишры со ссылкой на эротологический трактат "Ратирахасья" ("Тайна любовной страсти") как определенная каноническая позиция при любовном соединении (хамсалилака — "игра гуся").
Подобный прием, сам по себе не столь редкий в индийской поэзии, получает виртуозное воплощение в некоторых текстах, где он выходит за пределы отдельных понятий и создает сплошное двойное прочтение всего стиха, а то и более крупного фрагмента. Последний воспринимается, таким образом, одновременно в двух планах, сопоставимых с соответствующими типами поведения и настроения: любви, страсти (кама, шрингара) и освобождения, отречения от мира, бесстрастия (мокша, вайрагъя). Как верх подобной виртуозности можно назвать поэму Рама-чандры "Расикаранджана" (“Услада знатоков"), созданную в 1524 г. Все ее 130 строф, за исключением трех первых и двух последних, целиком и одновременно прочитываются в двух указанных планах — требуется лишь передвигать границы между отдельными словами. Вот для наглядности пример 9-й строфы:
нармадам ану тпапасъя шантахрид дхришта дхира сикатамайе квасит самсритав иха паратма-йогакрит ким таданъяд апи карма шармане
("В некотором песчаном [месте] у [реки] Нармады совершай подвижничество со спокойным сердцем, [о] твердый, стойкий! Какое же еще, кроме этого, действие, соединяющее с высшим божеством, ведет к спасению здесь в земной жизни?"),
нармадам ану тапаси ашантахрид дхриштадхи расикатам айе квасит самсритав иха пара "тма-йогакрит ким таданьяд апи карма шармане
("[Следуя] за дающей наслаждение [женщиной], в зной, с беспокойным сердцем, с радостью в мыслях я достигаю удовольствия. Какое же еще, кроме этого, действие, соединяющее [тебя] самого с другой [женщиной], ведет к счастью здесь в земной жизни?").
И еще одно свидетельство этой связи ~ самое, пожалуй, наглядное в буквальном смысле слова — иконографическое отражение подобной тематики, воплощенное в уникальном феномене индийской храмовой скульптуры. Мы говорили уже о символике женских и мужских гениталий. Символика эта развертывается в конкретных скульптурах, украшающих некоторые храмы. Наиболее известные среди них расположены в Кхаджурахо (Мадхья-Прадеш, ок. X—XII в.) и Конараке (Орисса, ок. XIII в.); они посвящены богу Солнца, Шиве, Вишну. Сюжеты этих скульптур содержат сцены любовного быта, включая и разнообразные позиции совокупления. Различны функции этих изображений: как несущих благополучие (на что может указывать размещение их в окружении других благоприятных символов), как "очищающих", как связанных с культом плодородия и соответствующими магическими представлениями. Их истолковывают также как отражение более отвлеченных натурфилософских идей: сочетания высшего мужского творческого начала (пуруша) с женской природной субстанцией (пракрити), связывают с культом шакти и тантристской
