Теперь кухарка думает, что это моя вина!
— Мур-мур! — ответил котенок. — Убирайся-ка лучше подобру-поздорову, а не то я тебя расцарапаю!
— Ты только посмей, я тебя укушу!
И Доди бросился на Лип-Липа, чтобы отнять у него добычу.
Разъярился Лип-Лип, вспрыгнул на голову щенка — и завязался отчаянный бой.
Тем временем утенок, который очень любил мясо, схватил пупочек и пустился наутек. Он бросил его на землю, стал клевать, оставил, опять стал клевать, а сам краешком глаза поглядывал на бессмысленную драку рассорившихся добрых друзей.
— Когда двое ссорятся, третий выгадывает, — весело закричал утенок, проглотив последний кусочек так неожиданно доставшегося ему пупочка. От отряхнулся, довольный тем, что ему удалось оставить в дураках двух друзей, которые теперь, угомонившись, сидели на солнце и облизывали свою шерстку, чтобы очистить ее от пыли.
Лип-Лип в недоумении оглянулся и спросил:
— А где же пупочек? Что-то его не видно.
— Пойдем ка лучше домой, — сказал Доди. — Перехитрил нас утенок. Вперед тебе наука, никогда не воруй!
Два товарища
Стояли в конюшне при усадьбе помещика два красивых породистых коня. Купили их на конной ярмарке для упряжки, и с тех пор они подружились. Оба были рыжеватой масти, у обоих были тонкие ноги, и, когда хозяин выезжал в своей коляске на шоссе, приятно было смотреть на них.
В конюшне они все время были вместе, и одному из них хотелось бы перекинуться словечком на лошадином языке со своим товарищем по упряжке, но тот был молчалив и замкнут. Однажды он спросил его:
— Приятель, ты почему всегда молчишь? Разве не приятно было бы тебе потолковать со мной о том о сем? Так ведь водится между двумя душами, у которых одна участь.
— О чем мне с тобой говорить? Да я раньше и не знал тебя. Я жил совсем другой жизнью, благородной и полной чудесных переживаний, не то, что теперь, когда выпала мне такая доля: тянуть коляску, в которой катаются баре.
— Вот и расскажи мне о твоей прежней жизни, — попросил второй конь.
— Во-первых, ты должен знать, что я конь английской породы. С детства меня растили для конных состязаний. И какое было неизъяснимое удовольствие упражняться да тренироваться.
Уж как меня холили, какие надежды возлагали на меня те, кто меня окружал! Только об этом они и говорили. Участвовал я в скачках раз, другой раз, третий раз. С каждым днем мой жокей все больше на меня полагался. Наконец, наступил решительный день! Ты, верно, и не знаешь, что значит очутиться перед множеством зрителей, которые встречают тебя аплодисментами, возгласами нетерпения, в то время как ты, охваченный желанием победить, с дрожью и трепетом ждешь старта.
Вот звучит сигнал отправления! Вот мы побежали! Я легко бегу, пружиня шаг, с уверенностью и соблюдая такт.
Вокруг себя я ощущаю дыхание других коней, слышу, как цокают их копыта по земле, чую запах их пота. Ноги мои как бы окрылены, меня охватывает упоение, и непреодолимая сила толкает меня вперед.
Мои ноги совсем будто и оторвались от земли. Я лечу над ней в безумной скачке!… Как вдруг узда до крови въедается в мои губы. Жокей останавливает меня железной рукой. Я слышу рев, возгласы «Ура!» — и из моих глаз скатываются в пыль вместе с потом крупные слезы. Меня провозглашают победителем… Я взмок, словно переплыл реку. Какая-то тяжесть сдавливает мне грудь, а жокей прогуливает меня перед публикой, которая с ликованием аплодирует мне!… Какие это минуты, дорогой мой!… Как же мне не тосковать и не быть молчаливым! Мой успех оказался в то же время и концом этой чудесной поры моей жизни, ибо на моей ноге появился изъян, и меня продали, и вот теперь я живу лишь воспоминаниями!
— Ты прав, дорогой товарищ, горюя о своей судьбе. Но послушай и мой рассказ. Моим хозяином был офицер, и я участвовал в войне. В моих жилах течет арабская кровь. Мы получили приказ к атаке. Протрубил сигнал. Все мы выстроились в линейку, и наши хозяева натянули поводья. И вот мы пустились вперед!… Я мчался черной тучей по раскаленной от зноя земле, я слился с ветром и стоном, стоявшим вокруг, с густым дымом и удушливой пылью.
Временами один из коней падал, но я мчался дальше, топча и его, и всадника. По полю носились обезумевшие кони и яростно ржали. Как вдруг я почувствовал, что крепкая рука моего всадника ослабела, он опустился на мою шею и охватил ее руками. Из его раны забила кровь и ее капли стекали по моей гриве.
Увидев, что мой хозяин ранен, я тоже заметался по полю, но потом вырвался из этой сумятицы и направился к каретам Красного креста, оставшимся позади. Когда санитары увидели меня, примчавшегося галопом с офицером на спине, они поспешили освободить меня от моей ноши и перенесли раненого в палатку. Мне оказали почести и заботу, как человеку. Врач сказал, что если бы награждали лошадей, то я удостоился бы награды.
Итак, друг мой, ты видишь, что и у меня есть о чем вспомнить. Ты гордишься своей былой славой, я — тем, что спас жизнь человеку. Разве не близки наши души? После войны мой хозяин, который был бедным чиновником, продал меня. Оба мы плакали при расставании… Теперь вот мы с тобой вместе и можем утешать друг-друга.
Хитрый осел
У одного крестьянина не было никакого другого имущества, кроме осла. С помощью осла он зарабатывал себе на пропитание. Крестьянин брался за любую работу. То он возил в город снедь, то разные товары, принадлежавшие другим людям, которые за это давали ему понемногу денег.
Иногда он ездил верхом на своем осле на ярмарку, и там тоже находилась для него работа. Жил он с ослом дружно, любил его, заботился о нем, но обоим приходилось нелегко.
Нередко крестьянин жаловался и говорил своему другу — ослу, что если бы было у него больше денег, хорошо зажилось бы им обоим.
— Уж каким зерном отборным кормил бы я тебя, дорогой Кирюшка (так звали осла)! Но ничего не поделаешь, нет у меня ни кукурузной муки, ни овса, и приходится тебе жевать колючки.
Однажды собрался крестьянин на ярмарку и стал беседовать с
