усердно целовать золотой крест со спасителем. После сего причастия, скрутив губищу в трубочку, он хотел было облобызать и спасительницу на полу.
Глаза Ольги ненормально захлопали и никак не могли остановиться. Перед ними замелькали разные картинки, и она пыталась ухватиться хоть за одну, чтоб восстановить цепь событий. Но ничего не получалось. К тому же нещадно болели голова и руки… Оля посмотрела на руки и похолодела, они были все в крови.
– Так, я не понял?! – прекратил свои губошлёпские изыскания шеф, видя, что Оля не в себе и не понимает его намеков на вознаграждение горячими поцелуями любви. – У кого сотрясение мозга у тебя или у меня?
Оля не отвечала, пытаясь понять, смогла бы она своими манипуляциями с подушкой нанести такой серьёзный вред начальнику? Если да, то почему полиция ещё не скрутила ей окровавленные руки? Если нет, тогда кто так отделал шефа и за что? И где была она? И почему руки в крови?
– Вчера я нырял за жемчугом в бассейн для тебя, помнишь? – взывал к памяти финансистки Дмитрий Валерьевич, стоя на четвереньках на кровати. – Как идиот залез на смотровую вышку и оттуда нырнул башкой прямо в кафель. Ни одна сволочь меня не остановила… – зло вспоминал он неблагородных холопов, не углядевших за барином. – Кровищи было столько, что хоть фильм про вампиров снимай. Половина персонала тут же грохнулась в обморок. Остальная так и так не стояла на ногах. Только ты бросилась спасать меня. Нечеловеческими усилиями вытащила, вдохнула в меня жизнь, а потом сама свалилась от… бессилия, – закончил повествование Дмитрий Валерьевич и с сомнением посмотрел на любовницу. – Ну помнишь?
– У меня гемофобия… – белыми губами сказала Оля, вспоминая бассейн крови, а также допитую бутылку испанского вина. А потом подумала: «Какой же надо быть меркантильной, чтоб перебороть страх, который вырубает намертво нервную систему?».
– Как же надо сильно любить меня, чтоб перебороть страх, который сшибает с ног, – почти со слезами проговорил Дмитрий Валерьевич, аккуратно сползая с кровати и усаживаясь на пол рядом с бледной Ольгой. – Малыш, если б я был одинок, женился бы на тебе в ту же минуту! – он обнял тонкое дрожащее тело девушки своими огромными ручищами. – Серьёзно, спасла жизнь старому дураку и… и дала шанс думать, что меня, идиота, может полюбить такая добрая благородная душа.
Ольга почти не слушала любовные признания шефа, не понимая, что вообще произошло. Где полиция? Майор? Труп? Где…
– А где сумка? – пересохшим горлом спросила Ольга.
– Всё хорошо, малыш. Ты и с этим справилась. Скорая, что приехала и накладывала мне швы, а заодно пыталась реанимировать тебя, так и не смогла отодрать тебя от неё. Везли всех троих вместе, – Ганин указал на кровать, где на белой подушечке аккуратно лежала спортивная сумка с бесценным грузом.
– Так всё это был сон… – безвопросительно, уставившись в пол, произнесла финансистка.
Шеф пожал плечами, тоже не помня половину вчерашнего дня, прошедшего, как во сне.
– Дима, – заплакала Ольга, беря руки шефа в свои. – Прости меня, пожалуйста. Я… я такая дура! Вечно придумываю себе какую-то ерунду, чушь! Потом верю в неё, а если она не получается, – расстраиваюсь. Короче… Какое счастье, что ты жив! Ты достоин жить! Ты герой нашего времени! Ты босс! Альфа-самец! Папа! – не могла успокоиться Ольга, целуя руки ошарашенного мужчины.
В голове наконец срослись все куски разрозненной реальности: с пьяным наваждением, эмоциональным сбоем, приправленными женскими глупостями, где Оля чуть не погубила своё счастье с мохнатой бородой, красной губой, синим глазом и золотой цепью, то есть любимым мужским набором Ольги Плешаковой, которое сидело и с любовью смотрело на неё.
– Сисястенькая ты моя, я тоже в тебя сразу влюбился, – Дима нежно погладил любимую по шелковистым волосам. – Мне доктор покой прописал. Может, махнём на Мальдивы недельки на две, разляжемся на пляже картохами? Возьмёмся за руки и будем пить… э… ананасовый сок?
Примечания
1
Гедонизм, явление, где удовольствие является высшим благом и смыслом жизни, единственной терминальной ценностью.
