я, решив пока не сообщать о возможностях проводника — думаю, хватит».
«А я думаю, что нет, — не согласился старик — впереди ночь длинная, пойду, узнаю на какой станции взять можно».
«Заодно и чай закажи» — сказал я ему в спину.
«Ладно» — ответил он, не оборачиваясь.
В купе Людмила рассказывала нашу семейную историю. Я взял сигареты и пошел курить. Когда вернулся, на столе стояли стаканы с чаем, бабушка достала пакет с домашним печеньем.
«На пиве сделано, угощайтесь» — предложила она.
«До Зеи ничего не будет, а она в 5-ть утра» — прошептал мне дед.
«Успокойся, Павлович, — не стал мучить я старика, — мне проводник товарный кредит открыл, на сорок рублей».
«Вот куркуль молодой — успокоился, было, дед, но потом спохватился, — а по какой цене».
«По государственной, хватит шептаться, люди смотрят» — отрезал я.
«Мужчины, чего Вам не хватает» — Альбина Михайловна с интересом смотрела на нас.
«Известно чего» — без энтузиазма протянула Людмила.
«Давай Саня, будем выходить из подполья» — предложил мне дед и полез под диван. Я встал и потянулся к полке над дверью, где лежали наши вещи. Бутылки появились на столе одновременно.
«Это все — спросила бабушка, — не люблю продолжений, а храпа вообще не переношу».
«Альбина — дед перешел на «ты» — есть прекрасное средство против храпа, надо уснуть первой, поэтому предлагаю принять, сколько тебе».
«Пол стакана, не больше» — определила Альбина Михайловна.
«Вот это дело — обрадовался старик, разливая водку — самое вредное в компании это срыв темпа, потом опять надо собираться с силами, а это лишний расход денег и сил».
Людмила собралась помочь старухе поднести стакан, но Альбина Михайловна отказалась.
«Не надо Люда — отстранила она руку жены — стакан я, и сама поднимаю, потом
поможешь».
Викентий Павлович, хрустя соленым огурцом, улыбаясь, смотрел, как бабушка ловко опрокинула свою долю. Она, похоже, нравилась ему все больше и больше. Жена, взглядом, попросила меня выйти.
«Слушай, дорогой, — пошла она в атаку, — давай заканчивать, мне этот темп не выдержать, ехать еще пять суток, денег на водку больше не получишь».
«А чего тебе этот темп — завелся я с пол оборота, в основном из-за денег, — ты страну хотела посмотреть, вот и не отвлекайся».
«Я тебя предупредила, — не унималась жена, — хочешь лопать дальше, ищи себе место, ясно».
«Ясно» — коротко ответил я, и мы вошли в купе.
Альбина Михайловна с дедом, также времени даром не теряли, спор у них продвигался на полном ходу.
«Чего ты мне поешь, — она чуть не ткнула своей культей в лоб старику, — какое Дальневосточное правительство, я комсомолка двадцатых годов».
«Я тоже не парубок, ты, что не помнишь, что здесь в 21-м году творилось, — отстаивал свою точку зрения дед, поднося ей ко рту, кусок колбасы, — что началось после того, как японцы ушли».
«Помню» — сказала она, кивком головы, поблагодарив за угощение.
«А если помнишь, — продолжал Викентий Павлович — то скажи, когда здесь самая большая кровь пролилась».
«Японцы, все равно, здесь навечно не остались бы, пупок бы у них развязался народ замирять, они свои куски похватали и в сторону, а что до крови, так ты вспомни, если не молодой, сколько ее до 18-го года текло, меньше конечно, но ведь не переставая, лилась» — потемневшие от гнева глаза старухи уперлись в
Викентия Павловича.
М1ы с женой сели по разные стороны баррикад, она возле Альбины Михайловны, я возле деда.
«Интересный разговор — думал я — практическое занятие по истории СССР».
Дед открыл, было, рот, но только скрипнул зубами, схватил бутылку, разлил ее, не спрашивая, кому сколько. Старуха махом осушила свой стакан, культями подцепила кусок со стола и отправила его в рот.
«Я только две недели в Дальнереченске, в госпитале проработала, девчонка 14-ти лет, вечером по башке дали, сзади, когда домой шла. Я, что, пулеметными лентами была обвешана или кумачом обмоталась. Хорошо, люди подобрали, а то бы замерзла, руки вот только уберечь не получилось, гангрена началась — спокойно, глядя перед собой, сказала она и отвернулась к окну, обрывая разговор. Дед также сидел, смотря только перед собой. Потом, взглядом предложил мне выпить, налил по полной.
«Мне оставь немного, — попросила его Альбина Михайловна, не повернув головы, — и прости за откровенность».
«Взаимно — буркнул дед, выливая остатки в ее стакан, — ты не рассиживайся, ложись первой, то при моем храпе не каждый уснет».
«Пошли курить» — предложил мне Викентий Павлович, забирая сигареты со стола.
В тамбуре мы закурили, дед повернулся лицом к окну, я стоял рядом, прислоняясь спиной к стене. Мне казалось, что старик не хочет возвращаться обратно.
«Ее руки той крови не перевесят, — сказал он, не оборачиваясь, — и почему люди уверены, что одной кровью другую перемерить можно».
«Что делать будем, — спросил я, — может, к Славе пойдем».
«Там полный комплект — повернулся ко мне старик, — но все равно, пойдем, посидим, пока женщины не улягутся».
Дверь тамбура открылась и со стороны соседнего вагона, к нам ввалилась компания молодых южан. Спортивные костюмы, стандартные животы, золотые цепи на заросших шеях.
«Гиви, давай подождем, а то дэвушки потэряются» — предложил один.
«Мужик, дай прикурить» — спросил меня один из колобков, доставая сигареты и не двигаясь с места.
«Когда просят, говорят, пожалуйста» — опередил меня дед, глядя на курильщика озорными глазами.
«Я по-русски это слово произносить не умею» — грузин подошел к деду, разминая сигарету в руке.
«Так научись, не маленький» — спокойно ответил Викентий Павлович, остановив меня еле заметным движением левой руки.
«Какой борзый дед попался, а, — он обернулся к своим и все засмеялись, — не боишься, может на руках поборемся, бить боюсь, помереть можешь».
«Давай» — старик протянул к нему свою правую ладонь. Грузин сжал ее в своей, его лапа была тоже, не из маленьких.
«Чего ты там пыжишься, дед» — успел сказать соперник и тут же стал меняться в лице.
«Ну ладно, хватит, вижу что сильный — изменившимся голосом стал уговаривать он деда и потом, не выдержав боли, завизжал, как свинья — больно, отпусти сволочь, аа..».
Двое остальных бросились на помощь земляку, но я вернул их на место, ударив в грудь первого из помощников.
«На колени» — спокойным голосом произнес дед. Грузин рухнул, как подкошенный, по его небритому лицу текли слезы. Земляки вытаращили на него свои глаза.
«Запомни щенок, на своей земле живи, как хочешь, а на чужой веди
