все живое.
«Холодно сейчас возле елочек — представил я себя сейчас в лесу и поежился — елочки-иголочки, а нужно как-то тактично отпрашиваться».
«Пойду, покурю — посмотрел я на жену и поднялся.
«Иди, иди, заждались уже, — улыбнулась мне Людмила — только не надерись там, я тебя одна не дотащу, в каком купе будешь».
«В четвертом — ответил я и добавил, — а может, вместе пойдем».
«Ага, меня там только и не хватает, — отказалась она, — я лучше почитаю».
«Часа через три буду», — уверил я жену и выскочил в коридор. В коридоре, не в пример утру, было пусто, но «вакхальны напевы» раздавались почти в каждом купе.
«Приветствую тебя. Сын Солнца — обрадовался мне Викентий Павлович — заходи, садись рядом».
Я поздоровался со всеми за руку и через секунду забыл все имена. В купе, вместе со мною, сидело шесть человек. Знакомый мне Слава, еще один кореец, рядом с ним женщина, по тому, как она к нему прижималась, это была не то жена, не то подруга. Шестой член компании лежал на правой верхней полке, лицом вниз. В его левой руке, беспомощно свисающей вниз, был зажат граненый стакан, который висел как раз», над головой Викентия Павловича.
«Садись, угощайся, не стесняйся, — потянул меня за рукав наш сосед — чего стоишь и оглядываешься, все свои, родные».
«Подожди» — я взял грозивший деду стакан и поставил на стол. «Верните посуду» — раздельно прозвучал голос из-под подушки.
«Извините, — я вернул стакан на прежнее место, — я подумал, что он может выпасть кому-нибудь на голову».
«Ничего, не выпадет, — ответил голос, — это чтобы меня при раздаче не забыли».
«Не беспокойся, Саша — сказал мне Слава — просто Володя, сидя, пить не научился, мутит его сразу в вертикальном положении, да и после хлопот меньше».
Я, наконец, уселся, народ наполнил стаканы, чокнулись, выпили за знакомство. Рука со стаканом опять вернулась в исходное положение. Узкоглазые ребята, напротив, занялись своими разговорами, я пережевывал гуся и вспомнил, какими словами дед представил мне Славу в тамбуре.
«Викентий Павлович — обратился я к старику, — а что значит бывший начальник и «тайный разбойник»».
«А то и значит — негромко — отвечал мне старик, — он был моим начальником цеха на заводе, в Спасске. Хороший спец и человек душевный. Пришлось уволиться по собственному желанию из-за несчастного случая. Мастера, девчонку в 23 года, нам в позапрошлом году прислали, на годичную отработку, сразу после диплома. Ей бы, дурехе, в конторе своей этот год пересидеть, да табели рабочего времени проверять, а она в производство решила вникнуть, как будто это ей в декрете поможет. И то, прошлась бы один разок, узнала, какой станок токарный, какой фрезерный, и хватит. Предупреждали, не крутись ты в своем трикотаже возле нас, или сначала халат одень. Малышев, фрезеровщик наш, нагнулся в свой ящик, а она тут как тут. Фреза, три тысячи оборотов в минуту, ей сначала платье распустило, а потом с остатками платья и саму на фрезу бросило. Порвало сильно, руки, грудь, шею, хорошо, что лицо не задело. Еле откачали, крови было море. Вот Славе и пришлось заявление писать. Ушел он с завода, да и с производства тоже. Занялся своим корейским народным промыслом, денег сейчас имеет раз в пять больше.
«А что значит «тайный разбойник»», — напомнил я о второй части Славиного представления.
«Так я тебе и толкую, — рассказывал далее старик — мать и сестра у него большие мастерицы. Элеотерокок, лимонник, женьшень, травы, все знают. Родня помогла ему плантацию женьшеня в тайге отыскать, вот он и таскает, а мать с сестрой снадобья делают, в основном, для сохранения мужской силы и женской верности. В Спасске он теперь первая фигура, все местные матроны от него без ума, за два года клиентуру до Москвы освоил, сейчас в Новосибирск товар везет. Да даже без этого, «состояния нестояния», во Владике за грамм хорошего корня иностранцы по 250 долларов выкладывают, без разговоров.
«Интересная работенка — подумал я и спросил старика — Викентий Павлович, значит, нашел в тайге корень и ты уже богач». «Ага, — усмехнулся дед, — нашел и пришивай глаза на затылок. Знающие люди его десятки лет разыскивают, а найдут, так через пять минут оглядываются. Большие деньги и стоят дорого. Стукнут в одночасье, прикроют лапником, поблагодарят вместо заупокойной молитвы и лежи себе. Тайга большая, ей все равно. Да и хлопот с этим корнем, как с малым дитем, знать надо, что и как, а без этого продашь за пол цены. Вот такие дела, молодой, если бы так просто все было. Да ты у Славы расспроси, хотя вряд ли он много расскажет. Эта профессия молчания требует, большого молчания. Мне, пару раз, довелось посидеть в их компании, так они между собой со скоростью два слова в минуту разговаривают. В народе их «Дерсу» кличут.
«Что-то мы заговорились» — обратился Викентий Павлович ко всей компании, взялся за бутылку и постучал горлышком по стакану, который висел над головой.
«Наливай» — послышалось над головой.
«Дай нам Бог силы сделать то, что мы умеем, мужества не делать того, чего мы не умеем, и мудрости, чтобы не перепутать одно с другим» — произнес тост Викентий Павлович.
«Красивый тост, запомнить надо, — жевал я в задумчивости — интересное занятие, ходи по тайге и оглядывайся».
«Извини Слава, — обратился я к корейцу — мне Викентий Павлович поведал немного о твоем занятии, расскажи про женьшень».
«Это ты не по адресу обратился, — ответил мне Слава почти без акцента — я с ним всего два года вожусь, тебе бы с матерью моей поговорить, она про него все знает. Наши предки корнем лет триста занимаются, от отца к сыну, от матери к дочери. По правде сказать, мать мне сама по чайной ложке про него рассказывает, сколько раз приходилось туда и назад бегать, «во многие знания многие печали».
Я слушал его рассказ о том, как он отыскал по еле заметным приметам свою первую плантацию, о том, что корень любит расти на землях, с которых ушла вода, и на которые не падают прямые солнечные лучи, и о многих премудростях по ухаживанию за этим растением.
«А действительно он помогает нашему «корню»» — спросил я «тайного разбойника».
«Помогает, — засмеялся он — главное во времени взятия, в дозе и в остальных компонентах, включая внутреннее состояние человека. Если ты действительно желаешь радость другому подарить, это одно дело, а если жеребцом себя
