показать, то тут корень тебе не помощник».
Он полез во внутренний карман пиджака, достал тюбик из-под валидола, высыпал на ладонь две таблетки и протянул их мне.
«Бери, попробуешь, когда пожелаешь, — предложил он — только про последнее помни и не забудь, что алкоголь при этом исключен, он только вредит. Кровь твоя должна быть чистой, а это значит, после выпивки должно пройти сорок восемь часов, не меньше».
«Да не надо, зачем, да и удовольствие это дорогое, наверное», — отпирался я, глядя на протянутую ладонь. Таблетки были самодельными, все в трещинках, того и гляди, рассыплются.
«Бери, — Викентий Павлович взял со Славиной ладони таблетки, осторожно завернул их в кусок газеты и положил мне в карман рубашки — Слава худого не предложит. Сам не воспользуешься, друзьям предложи, всякое в жизни бывает».
Наверху, над нашими головами, началась какая то возня.
«Ребята, расступитесь», — послышался голос, и с полки свесились голые пятки. Мужик быстро спрыгнул, надел тапочки и выскочил в коридор.
«Вот мука досталась мужику, — с сожалением сказал Слава — и пьет как цыпленок, а потом всего выворачивает. Проживет месяц без водки, как деревянный делается, а после стакана опять все наружу».
Купе открылось, и на пороге появились дети. Два пацана и девчонка, годов по пять шесть каждый. С порога на нас смотрели озорные глаза.
«Сидим тихо — со знанием дела прошептал Викентий Павлович, не меняя позы, — никаких знаков внимания, а то потом не выпроводишь».
Ребята рассматривали нас секунд пять, засмеялись и затворили дверь. Они, видимо, уже давно играли в эту игру, и мы отлично поняли друг друга.
«Ну что же, пока больного нет, надо выпить — определил повод Викентий Павлович, наливая всем — за здравие, дорогие мои». «А ты, кто будешь, Александр, — спросил меня дед — чего сидишь и слушаешь, может ты разведчик, давай рассказывай про себя и чтобы без утайки».
Я рассказал про себя и про нас с женой все немногое, что было рассказать. Моя повесть была прервана дважды. Сначала появился больной и улегся на свою полку. Потом на пороге появилась очень лохматая личность, в виде небрежно одетого мужчины. Небрежно надев на себя трусы и майку, он стоял на входе, держась одной рукой за косяк. Грудь, руки и ноги его были украшены многочисленными сюжетными наколками, преобладала тематика про бога и черта. Внимание его было приковано к столу. Он поочередно переводил взгляд на каждого из присутствующих и что-то быстро говорил. Разобрал я только «Ядрена канитель», и только потому, что эти слова он произносил очень часто. Викентий Павлович налил полный стакан и протянул его гостю. На его лице появилось выражение глубокого удовлетворения, что, мол, наконец, поняли, сколько можно объяснять. Он протянул вперед правую руку, левая рука отпустила косяк, тело двинулось вперед, и он рухнул мне на колени, опрокинув предложенный стакан.
«Павлович, ты сам предупреждал, никаких знаков внимания — смеялся я, опуская гостя на пол — что теперь мы с этим дитем делать будем». Дед, чертыхаясь и вытирая облитые руки и колени, поднялся и пошел к проводнику. Юра внимательно осмотрел тело.
«Нет, такой ко мне не садился, откуда, интересно, его принесло, — сказал он и попросил нас — мужики, отнесите, пожалуйста, его ко мне в бельевую, я пойду бригадиру звонить». Мы, втроем, отнесли бесчувственное тело в дежурное купе и вернулись обратно.
«Ой, батюшки мои, время то пол восьмого — посмотрел я на часы — Людмила там целый день одна, надо возвращаться». Я извинился и вышел из купе. У нас было темно и пусто.
«Интересно, куда она могла деться, — размышлял я и вспомнил о приглашении из купе семьи картежников — пойду, может быть, она там сидит». Войдя в купе, я увидел знакомых ребятишек, которые внимательно смотрели вниз, лежа на правой верхней полке. С левой полки, также внимательно, смотрел вниз мужчина, очевидно отец семейства. Внизу, у окна, за столом сидела приходившая к нам мамаша, рядом с ней Людмила, со стаканом вина в руке. Напротив нее сидел старичок, держа на протянутых ладонях две карты, рубашками наружу. Все внимание было приковано к его ладоням.
«Садись быстрее, Саня — слегка залепётываясь предложила жена — я такого еще не видела».
«Так, значит, две дамы положила, помнишь, — спросил старичок, — а теперь, смотри».
Он быстро перекрестил руки два раза, проведя одной под другой, как будто гимнастику делал. Ладони вернулись в исходное положение.
«Теперь открывай» — предложил старичок. Жена перевернула карты, там оказались два короля, бубновый и пиковый. Все захлопали в ладоши.
«Все, больше не могу, — сказала Людмила, допила вино и поставила стакан на столик — три часа смотрю во все глаза, уже двоиться все стало. Ну, расскажите, пожалуйста, как Вы это делаете».
«Нет, красавица, мы договаривались секретов не выдавать, — отказался дедушка — я и детям своим никогда ничего не рассказывал, внукам, они у меня очень сообразительные, может и поведаю».
«Ловкость рук — попытался успокоить я жену, зная, ее азартный характер — доведенная до совершенства».
«А ты, юноша, видел его» — спросил меня старик.
«Кого» — удивился я вопросу.
«Совершенство» — спокойно ответил мастер.
«По телевизору, может и видел, а в живую, не приводилось» — ответил я.
«Лиза, подай мне Ирочкин шарфик» — попросил дед свою невестку. Отодвинув стаканы к окну, он разложил на столе вязанный детский шарфик.
Расстегнул манжет рубашки на левой руке, он положил руку на конец шарфа, полностью закрыв его ладонью.
«Сейчас, смотри во все глаза, — сказал старик — повторять больше не буду».
Секунд десять ничего не происходило. Ладонь спокойно лежала на шарфике, пальцы ее слегка подрагивали, как у нормального человека. Потом, приглядевшись, я заметил, что шарф еле заметно вползает в рукав рубашки.
«Смотри, ползет» — азартно зашептала жена.
Движение заметно усилилось. Я смотрел во все глаза, но ладонь лежала без движения, а шарф полз в рукав рубашки, как змея.
«Нет, не может быть, чушь какая-то — непроизвольно вырвалось у меня, — рука вообще не двигалась».
Дед улыбнулся и вытащил шарф из рукава. Наверху, яростным шепотом, брат с сестрой обсуждали технику исполнения фокуса.
«Да, дети — я посмотрел наверх, — повезло Вам с дедом, я и у КИО таких номеров не видел».
«Им повезло, это точно — возразил отец семейства, — а я, своего родного батю, только в четырнадцать лет первый раз увидел»
Ладно, Андрюха — старик поспешил погасить тему — чего на людях рассуждать».
«Люда, у нас
