бутерброд, придирчиво осмотрела его и, заметив на мясе лед, невозмутимо окунула его в горячий чай. — Потом на кладбище, ну и поминки у нас.
— Успею на последний автобус? — спросил я, прикидывая, когда смогу уехать.
— Успеешь, — закивала баба Шура. — Пораньше уйдешь, ничего страшного. Нечего тебе здесь на ночь оставаться.
Прозвучало негостеприимно, но я вовсе не обиделся. Конечно, кому я тут нужен? Последний родственник — и тот умер. Больше меня в деревне ничто не держит.
Отпив чая, я невольно бросил взгляд на затихшую Алю. Она почти допила свой кофе и теперь снова смотрела в окно, совсем не интересуясь нашим разговором.
Отпив чая, я невольно бросил взгляд на затихшую Алю. Она почти допила свой кофе и теперь снова смотрела в окно, совсем не интересуясь нашим разговором. Даже мне — чудику с алекситимией — было понятно, что Алю что-то мучает. Иначе почему она превратилась в тихий и бледный призрак прежней себя?
Пока сидел за столом, размышлял, как осторожно спросить у Али, что с ней произошло. В голове быстро сформировалось целых три варианта одного вопроса, но мешала баба Шура — при ней мне не хотелось говорить с Алей. Почему-то мне казалось, что девушка не будет откровенничать в присутствии своей бабушки.
Так и не оставив нас с Алей наедине, баба Шура с аппетитом доела подтаявшие бутерброды, подняла голову на настенные часы и объявила, что пора собираться.
Проводить моего дядю пришли немногие. На отпевании присутствовали мы с бабой Шурой и еще шестеро. На кладбище двое не пошли, сославшись на усталость, но зато первые ввалились в дом бабы Шуры на поминки. Поесть любят все, а вот разделить чужое горе дано не каждому — я это понял, когда увидел стол, за которым сидела добрая половина деревни. Хотелось спросить, где они были, когда дядю отпевали и клали в ледяную могилу, но я не стал.
Оглядевшись в поисках Али и не найдя ее, я сел на край стола и положил себе на тарелку ложку овощного салата. Есть совсем не хотелось, но ради приличия стоило что-то положить в рот.
Тут же у моей правой руки кто-то звонко поставил стопку и налил в нее водки по самые края.
— За твоего дядю. Не чокаясь! — сказал Михаил Григорьевич — сосед через два дома. Ему было за шестьдесят, но он бегал по деревне так, словно ему было лет двадцать, а еще по утрам летом колол дрова, а зимой растирался снегом.
— Я не пью.
Уже замутнённые от выпитого глаза Михаила Григорьевича округлились.
— Болеешь? — сочувственно спросил он.
— Нет. Просто не пью, — честно ответил я.
— Как же так-то? — он явно не понимал меня.
— Вот так, — пожал плечами я.
Михаил Геннадьевич поджал губы.
— И за дядю не выпьешь?
— Если только воды.
— Эт можно! — оживился сосед и, залпом выпив из моей стопки водку, налил в нее минеральной воды.
— Демид, двигайся ко мне, — пробасила сидящая рядом Антонина Васильевна — еще одна соседка. Она была весьма дородной и сидела сразу на двух табуретках.
— Благодарю, мне и так удобно.
— Нельзя сидеть на углу, не женишься! — От возмущения у соседки даже затряслись круглые щеки, покрасневшие от выпитой водки.
— Так это только к девкам относится, — сказал Михаил Григорьевич.
Антонина Васильевна махнула на него рукой и, схватив меня за рукав, потянула к себе. Если бы я мог испытывать страх, то мне было бы очень страшно.
— Тонь, давай еще картошки подложу? — Между нами вдруг появилась баба Шура с кастрюлей в руках.
— Да, спасибо. — Соседка отвлеклась на картошку и благополучно забыла обо мне.
Шло время, а люди без конца пили, если и громко разговаривали. Иногда кто-то вставал и вспоминал моменты из жизни моего дяди. Все они были только хорошими, и я не понимал, откуда они взялись, так как лично я ничего хорошего о дяде сказать не мог.
— А у нас еще близкий родственник ничего не говорил! — воскликнул муж Антонины Васильевны, имени которого я не помнил.
Все уставились на меня, ожидая речи. Я кашлянул и поднялся. Оглядел собравшихся невозмутимым взглядом, раздумывая о том, что правильно было бы сейчас сказать. В фильмах в таких ситуациях близкие благодарили почивших родственников за то, что они заботились о них и всегда были рядом.
— Я благодарен дяде, что он вырастил меня. Несмотря на то, что относился он ко мне хуже, чем к скотине. — Сказав это, я неловко поднял вверх стопку с водой.
— Стыдоба! Нельзя так о покойниках говорить! — после недолгого молчания донеслось из середины стола.
— Вот-вот! — гаркнула Антонина Васильевна. — О мёртвых либо хорошо, либо ничего!
— …кроме правды, — закончил я за нее знаменитое высказывание.
— Че? — соседка воззрилась на меня пьяными глазами.
— Ничего. — Я вытянул руку со стопкой и процитировал Михаила Григорьевича: — Не чокаясь.
— Не чокаясь, — закивали остальные и, томно помолчав, почтя тем самым память моего дяди, залпом опустошили свои стопки.
Все снова принялись громко разговаривать и поедать то, что баба Шура, и наверняка Аля, старательно готовили.
— Пора тебе. — Баба Шура подошла ко мне и коснулась плеча.
Я кивнул и встал с места. Никто не заметил, что я ушел. Все оживленно разговаривали, обсуждая родившуюся недавно внучку местного охотника Семена.
— Жаль, Оля не застала вторую племяшку, — вздохнула Антонина Васильевна. — Она в Нике души не чаяла…
— Вот, я тебе еды с собой собрала. — Баба Шура протянула мне пакет, в котором лежала еда в контейнерах.
— Не надо было, я не голодаю, — сказал я.
— Домашнее же, — возмутилась баба Шура.
Я кивнул и, обувшись, коснулся ручки входной двери. Помедлил, обернулся и спросил:
— А Аля где?
— В спальне. Ей нездоровится, — бросила баба Шура и, не дав мне задать следующий вопрос, который тоже касался Али, добавила: — Давай, счастливого пути. Позвони, как доедешь.
Я кивнул и, попрощавшись, вышел на улицу.
Постепенно темнело, мороз усиливался. Я застегнул куртку до конца и, спрятав подбородок в воротник свитера, пошел по дороге в сторону леса, по которому плутал сегодня утром.
Пока мы сидели в теплом доме бабы Шуры, выпало много снега. Наши с Кириллом следы благополучно замело, и мне вновь пришлось брести по сугробам, надеясь, что снова не заплутаю в этом проклятом лесу.
К счастью, моя интуиция в это раз не подвела меня и вывела к остановке. Из-за сугробов я шел гораздо медленнее, размышляя об Але, поэтому не рассчитал время и вышел к трассе на три минуты позже. Как оказалось через полчаса, этого хватило, чтобы автобус уехал без
