было что рассказать, они всю жизнь с самой юности прожили вместе.
В бедной семье моего деда по отцу было три сына и две дочери. И все сыновья «пошли в революцию». Именем одного из братьев отца улица в Одессе была названа, еще один вроде был самым первым на Украине, кто был орденом Ленина награжден. Отец же в неполные четырнадцать лет пошел в Красную армию. Воевал храбро, а так как был он к тому времени грамотным, то его приняли в партию. В четырнадцать лет! Дошел он красноармейцем в войсках, которыми М. Тухачевский командовал, до самой Варшавы. Здесь в 1920 году отец в плен попал. «Чудо на Висле!» До сих пор гордятся этим чудом поляки, это когда в последний момент полного их краха польский маршал Пилсудский разгромил нашего Тухачевского. Не буду говорить о том, кто прав, а кто виноват в этой советско-польской войне и почему Красная армия потерпела поражение. Главное – ужас жизни в польском концлагере.
«Не помню, чтобы расстреливали, – вспоминал как-то отец, – но почти совсем не кормили и уж точно никого не лечили. От голода, болезней, холода – каждый день десятками умирали. Мертвые на полу вместе с живыми рядом лежали. Я чудом выжил: случайно попался на глаза ксендзу, и он пожалел тощего подростка и стал приглашать иногда в костел полы мыть. За это и подкармливал».
Это отец вспоминал. Но вот начал я в свое время писать книгу о нем (так и не написал!) и нашел записки поляка, который побывал в этих лагерях для русских военнопленных.
«От караульных помещений, так же как и от бывших конюшен, в которых размещены военнопленные, исходит тошнотворный запах. Пленные зябко жмутся вокруг импровизированной печки, где горят несколько поленьев, – единственный способ обогрева. Ночью, укрываясь от первых холодов, они тесными рядами укладываются группами по 300 человек в плохо освещенных и плохо проветриваемых бараках, на досках, без матрасов и одеял. Пленные большей частью одеты в лохмотья. Из-за скученности помещений, не пригодных для жилья, и совместного тесного проживания здоровых военнопленных и заразных больных многие умирали. Почти полное отсутствие питания, голод… Лагерь представлял собой настоящий некрополь». Напомню, это поляк писал!
Между историками сегодня идет ожесточенный спор: сколько было пленных в Польше и сколько из них живыми остались. Я взял средние цифры из дискуссии: пленных – 140–160 тысяч, вернулось в Россию 80-90 тысяч. Остальные не выжили.
Отец выжил, пришел из плена на родную Украину, и началась его трудовая жизнь. На стройках был, трудовые коммуны организовывал, бандитов ловил. Послали его на учебу в Киев – партийная школа имени революционера Артема. Началась после этого его партийная жизнь. В начале 30-х годов работа в Московском комитете ВКП(б), в агитационно-массовом отделе, которым руководил Г. Маленков, затем секретарем обкома в Рязани, на партийной работе в Омске. Но главное, не на каких должностях работал, а каким человеком был.
Жили мы в Москве вчетвером на первом этаже пятиэтажного дома в двух маленьких смежных комнатках в коммунальной квартире. Сколько раз мама говорила: «Похлопочи, чтобы жилье дали, дочь взрослеет, сын». Отец – коммунист с дореволюционным стажем, «руководящий партийный работник», но у него и в мыслях не было квартиру просить: «Оленька, как же вообще об этом можно говорить, когда так много людей хуже нас живут!» Так он практически всю свою жизнь и прожил в многонаселенных коммунальных квартирах. Так и я начал свою семейную жизнь в «слободке» из шести семей с одной кухней, очередью в туалет и неработающей ванной. Ну об этом позже.
Проблемой было заставить отца новый костюм купить, хорошее пальто. «Неудобно шиковать в наше время». Когда я женился, отец взял с меня слово, что я не буду покупать себе обручальное кольцо: «Неужели ты золото носить будешь?!» Можно, конечно, считать это признаком ограниченности. Я же думаю, что это одно из тех особых духовных качеств, которыми отличались коммунисты первых лет советской власти. Материальное для них не было ценностью, к которой надо стремиться. И потом, нельзя жить лучше народа. Не правда ли, странные вещи для современных «руководящих работников»?
Главным в отце была какая-та, я бы сказал, врожденная фундаментальная установка на служение – людям, государству, своим идеям, своей партии, своим друзьям, своей семье. Очень высокое слово «служение», но как иначе обозначить почти полное растворение себя в заботах об этом. Я не помню, чтобы он приходил с работы раньше 10–11 часов вечера, чтобы отказывался ради дела переезжать по стране с места на место, чтобы на просьбу помочь отказал кому-либо, боясь испортить своим ходатайством отношения с начальством… Уже в пожилом возрасте отец полез чинить крышу сарая своему родственнику значительно моложе его. И все это естественное состояние его души, без всякого насилия над собой. Не помнил он и зла, а его было в избытке. Прежде всего – от своей же партии, своего государства. В связи с этим расскажу, думаю, уникальный случай из судьбы отца. По крайней мере, ничего подобного я не встречал, хотя и неплохо знаю трагические страницы нашей истории.
В черном 1937 году работал отец секретарем Омского обкома партии. Поздно вечером в открытое окно его кабинета влетел камень. К нему была провязана записка: «Миша, завтра я приду тебя арестовывать». Записку бросил один из руководителей Омского НКВД Н. Шитиков, друг отца, по-моему, еще со времен Гражданской войны. Порядочный, честный человек – и такие встречались в этом страшном органе! До самой его смерти наши семьи тесно дружили. А какой набор редких марок Шитиков мне подарил, когда узнал, что я их собираю!
Отец предвидел, что его могут арестовать. Ему, конечно, известна была общая обстановка в стране, многих его сослуживцев уже в застенки отправили, родного брата на Украине арестовали и затем расстреляли. Отец вызвал своего заместителя, передал ему печать, ключи от сейфа и сказал, что уезжает в командировку. А сам сел на поезд и отправился в Москву. И в Москве в 1937 году ушел в подполье! Не слышал я нигде, нигде не читал, чтобы в советское время крупные партийные работники в подполье уходили!
Поселился у дальней родственницы жены, потом без паспорта, под чужой фамилией как-то устроился на работу дворником. В ноябре 1938 года начальником НКВД был назначен Л. Берия. Как отмечают почти все наши историки, начал он с частичного «отката» от массовых репрессий. Было освобождено из лагерей, по разным оценкам, от 200 до 300 тысяч арестованных, часть из них была реабилитирована, прекратились аресты по спискам, суды-тройки и т. д. В это время
