из тех девушек, которые не могли найти различие между любовью и сексом. Я заметил это в первый раз, когда мы потусили вместе (она заперла себя снаружи, и я пригласил ее к себе, пока менеджер здания не смог принести ей запасной ключ). Секс был отличным способом расслабиться и для себя, и для кого-то другого. Но это не было эмоционально. Не для меня. Я убедился в этом.
На кухне я открыл морозильник и вытащил бутылку водки, которую держал там, и начал делать мартини для Эмми — три оливки и покрепче. Я внимательно перемешивал напиток, и к тому времени, когда она постучала, ее напиток был готов, а мое дыхание замедлилось, температура тела вернулась к норме, а со штанами стало все в порядке.
Видите? Все, что нужно, чтобы контролировать свои чувства, это небольшая дисциплина.
— Но ведь во второй раз было лучше? — Эмми с надеждой посмотрела на меня со своего конца дивана, жуя последнюю оливку из мартини. Она была босая и сидела на своих согнутых ногах. Ее волосы были распущены, они ниспадали на ее плечи длинными светлыми волнами.
— Ты имеешь в виду третий раз? — как только появились титры, я глотнул немного бурбона, надеясь, что это избавит меня от странного чувства, которое у меня было весь день. Я надеялся, что огонь на кухне Эмми избавит от него, но нет. — Я смотрел его раньше. И нет, это не так.
Она вытянула ногу и пнула меня ей. Конечно, пальцы на ее ногах были розовыми. Не мягко розовые, как бархатный диван, а глубокий яркий оттенок, больше похожий на малину.
— Тебе просто не нравится Крейг, потому что он проявляет большую уязвимость, чем Коннери. Он более человечный. И ты знаешь, он лучше играет.
— Ничего подобного. И мне не нужно видеть уязвимость в Бонде, потому что он не настоящий человек. Не то чтобы я считаю, что проявление уязвимости бывает только у реальных людей, по крайней мере, обычно. И точно не у мужчин.
Она издала отвратительный горловой звук и ткнула меня пальцами:
— Нейт, настоящие мужчины могут быть уязвимы.
— Но они не должны это показывать.
— Почему нет?
— Потому что это слабость, а слабость подрывает силу, власть и контроль, — я не мог перестать смотреть на ее пальцы.
Какого черта?
Она подавила вздох, сделав несколько глотков мартини:
— Ну, я предпочитаю мужчин, которые не боятся иногда проявлять слабость. Вот что делает их реальными для меня.
— Но Бонд — выдумка, Эмми. Выдумка, — я встал с дивана, взяв пустой стакан. Кроме того, мне нужно было увеличить расстояние между своим бедром и ее ногой. Она слишком близка к моему члену.
И почему я думал о том, чтобы положить пальчики ее ног себе в рот? У меня нет футфетиша. Должно быть, это алкоголь.
Я зашел на кухню и налил еще совсем немного бурбона, так как первым делом с утра я хотел побывать в тренажерном зале, а заниматься с похмельем не круто.
Эмми последовала за мной на кухню и продолжала спорить:
— Он не выдумка. Выдумка — это мечта. Бонд — персонаж. Человеческий персонаж.
— Хорошо, он персонаж — абсолютный альфа-самец. Нет ни жены, ни детей. Нет «дорогая, я дома». Он ест и пьет что хочет, когда хочет, водит крутую машину, спит с красивыми женщинами, убивает плохих людей. Никаких чувств.
Эмми закатила глаза, прежде чем закончила пить, и поставила пустой стакан в раковину. Остальная посуда уже была в посудомоечной машине, остатки убраны в холодильник.
— Это то, к чему ты стремишься?
— Почему бы и нет?
— Потому что это холодная и грустная жизнь! — она начала резко жестикулировать. — Ты умрешь в одиночестве!
Я засмеялся. Мы каждый раз об этом спорили. Понятия не имею, почему она так одержима моими чувствами.
— Мне никогда не одиноко и мне нравится мое личное время. Что же касается смерти, почему бы не умереть в одиночку? Я собираюсь избавить кучу людей от печали и сожаления.
— Это уныло. Мне тебя жаль.
— Конечно, тебе жаль.
— Знаешь, даже альфа-самец иногда может испытывать чувства.
— О?
— Да. Ему не нужно все время быть твердым, как гранит, — она скрестила руки на груди, и прислонилась к стойке, подарив мне злобный взгляд.
Не думай о том, чтобы стать твердым. Не думай о том, чтобы стать твердым. Не думай о том, чтобы стать твердым.
Я прислонился к противоположной стойке и убедился, что мой стакан закрывает промежность.
— Почему ты так одержима альфа-самцами? Ты никогда ими не интересовалась.
— Что? Они меня привлекают.
— Нет, не привлекают, — я хорошо знал ее тип. — Ты всегда говорила, что не хочешь, чтобы тебя спасали. Ты хочешь кого-то, кто мог бы проявить любовь и поговорить о чувствах. Тебе не нравятся высокомерные или парни, которые всегда должны побеждать. Тебе нравятся парни, которые ладят со всеми.
— Что в этом плохого?
— Ничего. Но это не альфа-самец.
— Но посмотри на Бонда, — она жевала нижнюю губу. — Кто он такой, чтобы беспокоиться о безопасности? Почему его тянет убивать плохих парней? Должны быть люди, о которых он заботится больше, чем о себе, чтобы так часто драться.
— Может быть, ему просто нравятся острые ощущения от погони.
— Может быть, он более самоотверженный, чем ты думаешь.
— Я готов поспорить.
Она тяжело вздохнула, и я знал, что разочаровал ее, закончив спор в ничью, вместо того чтобы выиграть или проиграть. В любую другую ночь, я бы продолжил спор, но со мной происходило что-то странное, что-то, что заставляло меня желать сократить расстояние между нами, опрокинуть ее на стойку, просунуть руки под ее мягкий белый свитер, посмотреть каково это, когда ее ноги обернуты вокруг моих бедер. Но нельзя.
Выпроводи ее, пока не сделал что-то глупое.
— Эй, у тебя есть печенья с предсказаниями? Я их сразу не заметила, — она потянулась к маленькому целлофановому пакету.
— Забыл о них.
— Я могу взять одно?
— Ты можешь взять два.
Она вытащила одно и открыла:
— «Корабль в гавани безопасен, но корабли строят не для этого».
— Очень глубоко.
Она проигнорировала меня и перешла к следующему:
— «Тебе нужно разбивать свое сердце, пока оно не откроется». Хм. Я не хочу опасного корабля или разбитого сердца.
Я рассмеялся над грустным выражением ее лица.
— Это не смешно, — сказала она, запихивая кусочки печенья в рот. — Это означает, что я обречена быть несчастной. И умру в кораблекрушении.
— Это означает, что ты все принимаешь близко к сердцу, — я положил свой стакан в раковину. — Так, завтра рано утром мне нужно
