Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 20
магнитом, притянувшим актера на сцену Королевского национального театра (National Theatre – NT), была Хелен Миррен, которая играла Клеопатру. С точки зрения внешнего эффекта Рикман не ошибся: сохранившиеся фотографии этого сценического дуэта ослепительны. Но для огромного зала «Оливье» NT этого было мало: требовалась точная режиссура, с которой молодой Шон Матиас (впоследствии успешно работавший с Йеном Маккелленом) решительно не справился. Никогда прежде не ставившего Шекспира (и классику как таковую) режиссера осенила идея: он сделал Марка Антония алкоголиком. Для этой самоубийственной в стихотворном произведении задачи голоса Рикмана не хватило: его зачастую просто не было слышно на большой сцене. Этого оказалось достаточно, чтобы критики решили, что Алан Рикман не может читать стихи (ошибка жестокая – к счастью, в ней давно уже раскаялись те, кто был на это способен).
Коллеги недоумевали, зачем Рикман вообще ввязался в проект с начинающим режиссером, чья неопытность не сулила ничего хорошего с самого начала. Однако у актера, как оказалось, существовало собственное видение роли, которое и в самом деле было небезынтересным. Согласно его версии (которой он впоследствии делился в интервью), и Антоний, и Клеопатра были великими героями, но – героями вчерашнего дня: миг их триумфа, их звездный час остался далеко позади – и теперь они по-детски растерянны, по-детски же обиженны, немножко смешны и машут кулаками после драки, отчетливо осознавая собственную обреченность.
Эта идея была слишком хороша, чтобы пропасть втуне. Несмотря на то что Алан Рикман был не на шутку травмирован сценическим провалом на главной лондонской сцене (и, говорят, подумывал, не бросить ли театр вовсе), через три года он вновь оказался на подмостках. Историю о героях, чье прошлое необыкновенно, настоящее комично, а будущее сулит невысказанную катастрофу, Алан Рикман и Линдси Дункан сыграли не в шекспировской трагедии, а в «Частных жизнях» Ноэля Кауарда. Звездный дуэт «Опасных связей» соединился сначала в Вест-Энде, а потом и на Бродвее в постановке Ховарда Дэвиса. Элиот и Аманда, ничуть не претендуя на римские легионы или скипетр египетской царицы, обменивались бессмертными кауардовскими остротами, без устали пили коктейли, танцевали и рвали друг друга на части, однако эта любовная история, ни на миг не теряя блеска, легкости и стремительности «хорошо сделанной пьесы», не могла, да и не пыталась скрыть личностный масштаб героев и игравших их актеров. Все дело было в том, что у титанов, оказывается, тоже бывает «частная жизнь». Этот спектакль стал самым крупным сценическим триумфом Алана Рикмана со времен «Опасных связей». Все, что было связано с этим сюжетом, обычно сулило ему удачу.
согласно версии рикмана, и антоний, и клеопатра были великими героями, но – героями вчерашнего дня: миг их триумфа остался далеко позади – и теперь они по-детски растерянны, по-детски же обиженны, немножко смешны и машут кулаками после драки, отчетливо осознавая собственную обреченность
верно, безумно, глубоко, безумно, безумно
Большие голливудские проекты ничуть не изменили демократичных вкусов и художественных пристрастий Рикмана: он охотно снимался в небольших малобюджетных фильмах, появлялся на телевидении и радио. В 1990 на ВВС выходит камерный телефильм Энтони Мингеллы «Верно, безумно, глубоко» – программно несовершенный проект, сделавший ставку на почти экспериментальную искренность его авторов. Мингелла написал сценарий специально для Джульет Стивенсон, но в дуэте с Рикманом история обрела дополнительные смыслы, став своеобразным эхом страстей незабвенных «Опасных связей». Сюжет о молодой женщине, которая так невыносимо скучала по умершему возлюбленному, что однажды он вернулся к ней с того света, стала ностальгическим продолжением, романтическим реваншем неслучившейся любви Вальмона и мадам де Турвель. Взаимную страсть Рикман и Стивенсон уже играли. Осталось доиграть глубокую взаимную близость. Актерам буквально было предложено примерить на себя предлагаемые обстоятельства, и оба притащили в фильм столько личного опыта и эмоций, сколько способны были вместить «сюжет для небольшого рассказа» и скромная квартирка, где происходило действие (принадлежащая, кажется, самой Джульет Стивенсон). Это был совершенный дуэт: актриса и в душераздирающем переживании утраты, и в немыслимом счастье фантастического обретения была самоотверженна, бесстрашна и разнообразна, а ее партнер не менее самоотверженно служил идеальным зеркалом, необыкновенно чутко и методично откликаясь на любую эмоцию героини. (Если публика уже привыкла к тому, что Алан Рикман умеет «красть шоу», то это шоу он, несомненно, щедро подарил.) В нерасторжимой связи героев, в гармонии их откликов друг на друга было нечто музыкальное – то, что порождалось и усиливалось опытами совместного музицирования: она перебирает клавиши на пианино, за ее спиной возникает неотчетливая мужская тень с виолончелью – так и появляется призрак.
«верно, безумно, глубоко». энтони мингелла. 1990
Рикман сыграл своего героя с лирической откровенностью, не чуждой, что характерно, ироническому гротеску. Лохматый субъект, материализовавшийся в квартире, мужественно приняв и с необыкновенной нежностью утишив первую волну экстатического ликования своей несчастной вдовы, в одночасье перестал быть мистическим эхом сонаты Баха для виолончели и довольно скоро напомнил о том, каким человеком был при жизни. Он беспрестанно мерз, боролся со сквозняками, пестовал ипохондрию, чихал, сморкался, требовал грелку, одеяло, еще одно одеяло… Обнимая, он бестрепетно сворачивал калачиком и уютно подтыкал любимую женщину в качестве дополнительной подушки, невзирая на ее неодобрительный писк; в минуты резвости оглушительно орал ей в ухо и игриво лил на шею спящей холодную воду. Вздыхая и закатывая глаза, свысока критиковал ее вкус, уверяя, что она безнадежна. Превосходно играл на виолончели (вместе с мертвым оркестром, только что разбившимся на гастролях). Наводнил дом дружелюбными приятелями-призраками и смотрел с ними «Короткую встречу» Лина. Рассказывал любимой нежные задумчивые истории. Он определенно был тем самым гофмановским привидением, которое «пьет желудочные капли», сверхреальным и фантастическим одновременно, – а ведь это квинтэссенция гротеска. Философствуя о любви, он неожиданно завершал свою тираду резким: «Во всем виновато правительство!» – «Почему правительство?» – «Ненавижу ублюдков!» (можно с осторожностью предположить, что Алан Рикман, будучи политическим активистом и ярым сторонником партии лейбористов, произносил эту фразу не впервые).
Быть единственным – вовсе не значит «быть идеальным». Он был капризен, раздражителен, утончен и необычайно талантлив. У него были вечный насморк и неожиданно теплая мальчишеская улыбка. Он любил эту женщину и не выносил ее боли. Он спросил ее, хочет ли она, чтобы он ушел, она в ужасе принялась твердить «никогда, никогда, никогда!» – и только он в этот момент мог понять, что на самом деле все кончено. Мало в ком при жизни есть столько жизни, сколько было в герое Рикмана после смерти.
Статус секс-символа к Алану Рикману приходит не сразу (влияние Вальмона было ограничено театральной аудиторией), но, придя, уже не подлежит пересмотру. Более того, определение manly man, применяемое к актеру и его персонажам, подчеркивает особый характер явления: героям Рикмана нет нужды соперничать или соревноваться с кем-либо, отстаивая свою мужественность, его авторитет абсолютно непререкаем, он просто побеждает – и все. Он будет царить, покровительствуя окружающим или подавляя их (по мере надобности сюжета) до тех пор, пока история не оборвется – или попросту бесконечно. Любопытно, что пресловутая медитативная «медлительность» его сценического существования (за исключением комедий) становилась длительностью отложенного во времени экзистенциального поражения, задержанной на три часа спектакля смертью, распадом, а на экране его властная фотогения гарантировала героям вечную непобедимость. Их могли убить, но унизить не могли. В героях Рикмана – даже самых эмоциональных, неуравновешенных и сомневающихся – чувствовалась непоколебимая устойчивость. Из этой уверенной плотной тяжести и мощи физического присутствия можно было при желании извлекать сексуальные оттенки, но еще выразительнее и определеннее Рикман играл контроль и власть как таковые.
После «Верно, безумно, глубоко» в драматических любовных историях он сыграет не раз – и почти всякий раз в истории будет таиться некий мучительный изъян, зачастую уничтожающий самый смысл определения «любовная». Оно и понятно: совершенная любовь, над которой не властна смерть, уже была сыграна. В фильме «Закрой мои глаза» (1991) Рикман играет некоего Синклера, чья прекрасная молодая жена вдруг завела роман с родным братом. Синклер богат, неглуп, по-британски прозаичен, самоуверен и холодноват, а чтение в постели он однозначно предпочитает бурному сексу. Пока герои Саскии Ривз и Клайва Оуэна предаются инцесту, Синклер ничего не замечает. Но, однажды обнаружив измену, ведет себя как человек, которого нелегко удивить, невозможно шокировать, трудно предать и немыслимо ослушаться – просто потому, что он обычно бывает прав. Любитель
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 20
