— Я так и думал. У вашего английского ужасно смешной французский акцент!
— Скорее нидерландский.
Я взяла какую-то сласть, положила на свою тарелочку, грустно отметив, что у меня все равно подрагивают руки.
— Тогда, может, перейдем на немецкий[1]? — уже по-немецки предложил он и тоже поместил кусок чего-то себе на тарелку. — Насколько я знаю, к нидерландскому он ближе всех.
— А сколько языков всего вы знаете? — все-таки по-французски спросила я.
— Какая разница, если я не владею нидерландским, вашим родным. — Он снова говорил по-французски.
— Я тоже не владею арабским.
Он слегка прикрыл рот рукой и прошептал:
— Вы не поверите! Я сам им едва владею. Даже пишу с ошибками. Только не говорите никому!
Я усмехнулась и кивнула, приказывая себе больше не смотреть на его руку, потому что от движения его запястья с поблескивающими нежными волосками на меня опять начали накатывать волнительные идеи.
— Хорошая шутка, ваше высочество.
Он расхохотался.
— Чистая правда, мадемуазель ван Вельден! Я ведь с тринадцати лет жил в основном в Европе и практически как частное лицо. Но когда страну возглавил мой брат, он настоял, чтобы я вернулся и тоже занялся политикой. Внешней и внутренней. И вот тут-то и выясняется, что на родном языке я говорю, как иностранец, а для внутренней политики это совсем не дело. Так что пришлось нанимать специалиста и заново учить родной язык. И это оказалось не очень просто, поверьте.
— Охотно верю. Я сама была в похожей ситуации, когда начинала работать на французском телевидении и довольно долго брала уроки правильного французского произношения. Иначе я не могла появляться в кадре.
Он опять рассмеялся.
— Все-таки я был прав! Именно французский акцент! Вы так тщательно выучились этому правильному произношению, что щедро приправляете им даже английскую речь.
— Нурали тоже знает много языков?
— Нурали? — с удивлением повторил он. — Столько же, сколько и я. Он учился вместе со мной.
— А кто он?
— То есть? — Эмир почему-то удивился еще больше.
— Дипломат? Сотрудник внешней разведки? Тайный агент?
Он взял чашку, сделал глоток, стал вертеть ее в руках.
— Так кто же? Или это государственная тайна?
Он резко вскинул голову; мгновение взгляд был напряженным, но тут же повеселел.
— Нурали — мой молочный брат, мой телохранитель, моя тень. Таков обычай.
— Как интересно!
— Чем же он так вас заинтересовал? — спросил эмир после довольно долгого глотка.
— Меня вообще интересуют обычаи разных народов. Вы же, вероятно, знаете, что мои программы посвящены именно богатству обычаев народов мира.
— Хотите, чтобы я рассказал вам об этом обычае?
— Конечно, ваше высочество!
Он взял чайник и спросил очень по-домашнему:
— Может быть, еще чаю, пока не остыл?
И в этот момент полились звуки «Волшебной флейты»!
— Ваш мобильный, мадемуазель ван Вельден?
— Да… Простите! — Я вытащила телефончик из кармана, путаясь в концах шарфа; на дисплее светился незнакомый номер. — Так неловко. Я не догадалась вовремя отключить телефон!
— Не стесняйтесь меня, ответьте, — великодушно предложил он и стал снова наполнять мою чашку.
— Слушаю, — сказала я в аппаратик, не в силах отвести взгляда от рук моего принца.
— Эльза! Привет! Как жизнь? — радостно спросил голос Тобиаса.
Меня обдало холодом. В последний раз мой экс-жених звонил на прошлое Рождество, а не виделись мы еще дольше.
— Я сейчас очень занята. Я перезвоню.
— Эльза, подожди! Два слова. Я в Париже. Слышал, ты отхватила премию. Поздравляю! Надо бы отметить!
— Я перезвоню… перезвоню позднее… — повторяла я, а струйка все текла и текла из чайника, и уже через край моей чашки! — Спасибо, достаточно, — сказала я, отключая связь.
Эмир резко мотнул головой, словно приходя в себя, недовольно кашлянул и, определенно избегая встретиться со мной взглядом, поставил чайник на столик и хлопнул в ладоши.
Мгновенно появился человек в чалме. Эмир что-то очень строго приказал ему по-арабски. Тот поклонился и опять исчез.
— Сейчас вам заменят чашку. Извините, эта определенно треснувшая. И принесут чай погорячее, этот совершенно остыл.
Человек в чалме возник снова. С подносом, на котором стояли две точно такие же чашки и точно такой же фарфоровый чайник. Безмолвно поменял их местами со старыми, наполнил новые чашки чаем, и двери за ним сомкнулись.
— Пожалуйста, мадемуазель ван Вельден, угощайтесь. — Эмир сделал большой глоток из своей чашки и с одобрением произнес: — Горячий. Совсем другое дело.
Я тоже отпила чаю.
— Да, очень хороший. Кстати, как называется этот сорт?
— Понятия не имею! — неожиданно рявкнул он и сразу совсем мягко добавил: — Но я очень рад, что он пришелся вам по вкусу. Угощайтесь! Вы еще не попробовали никаких наших национальных сластей. Или вы вообще не любите сладкое?
Это было невыносимо! Он смотрел на меня так и так произнес свой вопрос, что я расслышала беспомощное: «Неужели вы совсем-совсем, ни капельки меня не любите?»
— Напротив, ваше высочество, я очень люблю… — Я с наслаждением помедлила, читая радость в его глазах: «Правда?», и закончила фразу: — Я очень люблю восточные сласти.
— Вот как? — оживившись, произнес он. — Тогда вы, думаю, знаете их названия. — И показал на одну из мисочек. — Что это?
— Халва. А эта смесь орехов и изюма — кишмиш.
— Великолепно! — Он откинулся на подушки, вновь невольно активизировав мои идеи насчет чудного приключения среди них. — Значит, у вас гораздо больше шансов выучить арабский, чем у меня — нидерландский!
— Зачем? Зачем вам учить нидерландский?
— Например, из солидарности с вами. Вам же придется выучить мой родной язык.
— Которым вы неважно владеете?
— Ч-ш-ш… — Он приложил свой дивный палец к своим еще более дивным губам. — Это государственная тайна!
Я понимающе улыбнулась и сделала глоток чаю.
Не поднимаясь с подушек, он потянулся к этому самому кишмишу, кончиками пальцев взял самую малость и отправил к себе в рот. От его движений меня опять окатило жаркой волной.
