что не знал, что детство когда-то закончится.
У него была единственная игрушка – папина стеклянная изогнутая пепельница небесного цвета. В пасмурные дни он закрывался в комнате и, ползая на коленях, часами водил ее по кругу рамки теплого разноцветного шерстяного ковра.
Он просто так прятался в углу темной комнаты в ожидании, что его будут искать, звать, – он таким образом испытывал любовь матери или бабушки. Долго простояв так, он с грустью выходил на свет с обманутыми надеждами. Его маленькое сердце страдало от нехватки внимания, поэтому он прибегал к ухищрениям: притворялся спящим, чтобы его подбирали на руки и укладывали спать.
Дед с каждой пенсии ему давал двадцать блестящих копеек, которые он вытаскивал из кисета, перетянутого тесемкой. Он каждый раз их собирал, чтобы попасть в кино. Но его туда не пускали из-за возраста, и ему приходилось тратить их на конфеты и печенье в лавке, в которой всегда пахло пряностями.
Летними вечерами он вместе со сверстниками изучал удивительное явление природы: огромная огненная луна преследовала их всюду. Он бегали от дома к дому, из улицы в улицу и не могли оторваться от ее пристального внимания. Почему так? Не получив вразумительного ответа, они перестали увлекаться небесными телами.
Он целыми днями вынашивал планы мести двоюродному брату Сергею за рубец на лбу от камешка, который он бросил левой рукой со двора и настиг его на балконе второго этажа. Но когда беспокойный Сергей топором ранил себе ногу и его увезли в больницу в Хучни, Месей заскучал и захотел разделить его боль.
* * *
Он больше всего на свете боялся грома. Он, как преследуемый зверек, с округлившими от страха глазами прятался по углам дома, а бабушка Бегги, пользуясь моментом, добавляла страху в воспитательных целях: «Если не будешь слушаться, отдам тебя бабе-Яге».
После дождя наступало радостное время. В резиновых галошах на босу ногу он определял глубину всех луж в окрестности, хотя каждый раз получал от матери взбучку за порванные галоши и мокрые штаны: детское желание все познать было сильнее всякого наказания.
* * *
Во дворе стоял аппетитный запах хлеба. Бабушка, значит, там – под навесом, где с покрасневшим от жара лицом достает хлеб из тандыра, мажет его верх взбитым яйцом и кладет под скатерть, чтобы не засох.
Месей в блеклой сорочке без рукавов, залатанных брюках и в галошах едва появился в проеме двери, как бабушка Бегги протянула ему корочку горячего хлеба с вечным запахом детства.
– На, сынок, – предложила она, отводя лицо и глаза от жара и дыма. – Кувшин с молоком на балконе.
– Ба…, – я не хочу, – отказался Месей. Ему сейчас было не до хлеба – его ждали дела куда поважнее.
Месей все время жалел бабушку, потому что она была слепая на один глаз. Глаз она потеряла в карьере от осколка камня, который выскочил из-под кувалды деда. За что нужно было так ее обидеть, если она такая добрая, красивая, справедливая. Она была родом из села Жагтил и, когда шла в гости к своей родне, всегда брала его с собой.
– Смотри, сынок, далеко не уходи, – напутствовала Бегги внука. – И днем волки могут появиться.
Месей уже чувствовал себя достаточно большим, чтобы не бояться волков среди бела дня, и догадывался, что бабушка специально пугает, чтобы он не уходил далеко от дома. У него в последнее время был один маршрут – на свалку, которая находилась в пятидесяти метрах от дома, где можно было найти все что угодно, чтобы изготовить самокат. Но недавно у него появился конкурент – соседский мальчик по имени Абдул, который был старше него на два года. Проблема была в том, что и он изготавливал самокат, так что то, что находил один, обязательно нужно было и другому.
– Что ты ищешь? – спросил Абдул у Месея, когда они столкнулись лбами на склоне свалки. На солнце он всегда закрывал один глаз.
– Подшипник, – сказал Месей. – А ты?
– Гвозди, – сказал Абдул. – Мне сегодня труднее, чем тебе – они мелкие и их труднее находить.
– Зато их много, – вставил Месей. – А подшипника здесь может не быть, – с огорчением добавил он.
Вдруг внимание обоих привлек большой предмет, который валялся у подножья свалки. Недолго думая, оба рванули вниз. Это была гармонь, брошенная сельским музыкантом и канатоходцем Шаабазом. Месей, хоть и был младше Абдула на два года, добежал до гармони быстрее и вцепился в нее костлявыми пальцами.
– Это моя! – сказал он. – Я первым ее взял.
– Нет, – громче него прокричал Абдул. – Я ее первым увидел.
Завязалась ссора, но никто не хотел выпускать из рук гармонь – она растягивалась и сжималась, играя нескладную музыку.
На крики Месея пришла обеспокоенная бабушка Бегги. Она увлекла их за собой во двор. Никто из мальчиков не хотел уступать друг другу. Великая находка для маленьких сердец.
– Значит так, дети мои, – начала разбирательство бабушка. – Чтобы вы не ругались, я предлагаю: один день пусть гармонь находится у Месея…
– Нет, – гневно прокричал Абдул с диким взглядом.
– Тогда, – Бегги обратила взгляд на Месея, который мертвой хваткой держался за клавиатуру. – Пусть сегодня поиграет Абдул, а…
– Нет, – заревел Месей. – Это моя.
Бегги не узнавала детей, они стали как звери с добычей.
– Значит, остается один выход, – произнесла Бегги и заковыляла домой.
Она вернулась с большими ковровыми ножницами. Она заставила детей растянуть гармонь на всю длину, затем палкой отмерила середину и запустила лезвие ножниц внутрь. Мальчики молча и с изумлением следили за тем, как бабушка разрезала гармонь пополам.
Дети, каждый увидев в своих руках свою часть, вначале обрадовались. Абдул, счастливый, тут же исчез со своей половинкой.
Месей, успокоившись, разглядывал свою половину в полном недоумении – до него только начало доходить, что гармони больше нет.
– Ба…, что ты сделала? – Слезы уже подступили к глазам, и он был готов расплакаться.
– Ничего, сынок, – поучительно произнесла старая Бегги, – все по нашей табасаранской поговорке: кто хочет всего, остается без ничего.
Намёк да невдомёк
Невыспавшийся пятиклассник Вова и его отец, Александр, всеми уважаемый фермер на селе, безропотно сидели на кухне за стеклянным столом в ожидании завтрака. Каждодневная вынужденная процедура.
Сейчас войдет мать в фартуке с подносом в руке и улыбкой на лице. Она скажет: «Приятного аппетита, мальчики. Что, проголодались?».
Но не тут-то было: она вошла молча и с треском водрузила тарелку с яичницей перед Вовой. Это стало для Вовы и тем более для мужа полной неожиданностью.
– Мама, ты
