года.
Совсем просто разделались с своими евреями два других ганзейских города — Любек и Бремен. Здесь оспаривалась сама законность поселения евреев на запретной территории во время французской вольницы. Любекский сенат поспешил истолковать в свою пользу двусмысленную редакцию известного пункта венских союзных актов, и в сентябре 1815 г. приказал всем «самовольно» поселившимся в Любеке евреям (66 семейств) оставить город. Когда евреи, защищая свое приобретенное право, не хотели подчиниться жестокому приказу, власти опечатали их лавки и конфисковали товар (1816). Несчастным пришлось покинуть город и приютиться в соседнем селении Мойслинг, откуда большая часть их раньше прибыла. В Любеке оставлено было только несколько привилегированных еврейских семейств. Так же покончил со своим «еврейским вопросом» и вольный город Бремен.
§ 4. Торжество реакции в Пруссии (1815—1830)
Во главе общегерманской реакции шествовала Пруссия. Страна высокой духовной культуры всегда тяготела к низшим формам политической культуры. Быть оплотом абсолютизма (а позже — наиболее монархической из конституций) стало историческим призванием первостепенного германского государства. В Берлине, в его новом университете, родилась та идеология христианско-немецкого государства, которая поработила Германию на 30 лет. Здесь говорили с университетской кафедры и порою действовали в министерских канцеляриях реакционные творцы «исторической школы права» — Савиньи и Эйхгорн; отсюда профессор Рюс пустил лозунг юдофобий по всей Германии. Настроение влиятельных кругов общества вполне гармонировало с настроением короля Фридриха-Вильгельма III, которого успех освободительной войны освободил от всех либеральных обещаний, данных им своему народу в предшествующие годы унижения и бедствий. Когда пруссаки шли на «великую битву народов», король поощрял их обещанием ввести представительный строй по окончании войны; когда же война кончилась, исполнение обещания все откладывалось и, наконец, свелось к созданию жалкой пародии на народное представительство — областных сословных ландтагов, или земских собраний, преимущественно из представителей дворянства и духовенства (1823). Верный страж Священного союза, набожный Фридрих-Вильгельм ревностно охранял свои интересы самодержавного монарха против народа, а в качестве главы «христианского государства» — интересы христианства против еврейства.
Либеральный эдикт о евреях 1812 года (том I, § 30), вырванный у испуганного короля, правителя разгромленной Наполеоном Пруссии, оказался неудобным для члена Священного союза, правителя восстановленной и расширенной Пруссии. Обновленное государство получило в 1815 г. все свои ранее отнятые территории и много новых: части Саксонии, Вестфальского королевства и рейнских провинций. Численность евреев в новом прусском государстве составляла по переписи 1816 года около 125 000 человек, а по переписи 1847 г. она возросла до 206 000[3]. После реставрации Пруссии участь евреев решалась различно в ее различных составных частях. В коренных землях Пруссии было невозможно отнять у евреев дарованное им тем же королем по эдикту 1812 г. гражданство, так как то противоречило бы 16-й статье «Союзных актов» о сохранения status quo, но можно было «толковать» закон в новом духе, а в других частях государства сохранить старые ограничения. Прусское законодательство (в целом ряде актов, начиная с 1816 г., закрепленных общим декретом 1830 года) установило различие между старыми и новыми территориями государства: в старых действует эмансипационный эдикт 1812 года, а в новых сохраняется то правовое положение, в котором евреи находились в момент присоединения этих областей к Пруссии. А так как новые области раньше входили в состав различных государств и управлялись различными законами, то в Пруссии оказалось восемнадцать различных законодательных систем, призванных регулировать жизнь евреев. В одних местах евреи считались «государственными гражданами», в других только терпимыми или «покровительствуемыми» (Schutzgenossen) на более или менее тяжелых условиях; тут они имели гражданские права, а там только жалкие крохи личных прав, часто без свободы передвижения и промыслов. Были граждане чисто прусские (по закону 1812 г.), французско-прусские, вестфальско-прусские, польско-прусские (в Познанской области) и т. п. В провинциях, отторгнутых от бывшего Вестфальского королевства, где король Жером эмансипировал евреев, пришлось в силу союзных актов сохранить за ними равноправие, но постепенно оно урезывалось; с одной стороны, еврейских сословных представителей не допускали в местный ландтаг, а с другой — упразднили еврейскую общинную автономию по прежнему консисториальному типу. В присоединенных от Франции рейнских провинциях (Кельн, Кобленц, Аахен и др.) прусское правительство нашло законный предлог для уничтожения равноправия: здесь в момент присоединения действовал еще «позорный декрет» Наполеона от 1808 года о десятилетней приостановке акта эмансипации (том I, § 23), а когда в 1818 году истек этот срок, прусское правительство распорядилось продлить действие декрета на неопределенное время. Ненависть к наполеоновскому режиму не помешала прусским правителям любить и лелеять его худшие деспотические проявления, вполне отвечавшие их вкусам.
Таким образом евреи в Прусской монархии были рассажены по клеткам и управлялись восемнадцатью «еврейскими конституциями» (JudenVerfassungen). Им запретили переселяться из одной провинции в другую, «где действует иная еврейская конституция» (18 февр. 1818). Евреи были некоторым образом прикреплены к территории каждой области. Но главная забота прусского короля и его правительства была направлена на урегулирование положения евреев в коренной Пруссии. Здесь на христианской совести прусских государственных мужей лежал старый грех: эмансипационный эдикт 1812 года. Надо было кое-как исправить эту поспешную реформу, изменить или частями отменить освободительный акт и вместе с тем соблюсти невинность по отношению к обязательству «Союзных актов», требовавшему сохранения status quo. После Венского конгресса либеральные государственные люди прежнего времени, вроде Гарденберга и Вильгельма Гумбольдта, теряли свое влияние в правящих кругах, уступая место министрам из решительных реакционеров. Когда в 1816 г. прусское правительство обсуждало вопрос о дальнейшем применении эдикта 1812 года, три министра высказались в отрицательном смысле. Министр внутренних дел Шукман доказывал в своем «вотуме», что этот эдикт несовместим с установленным Священным союзом «христианскими принципами управления»: нельзя, например, допускать свободное землевладение евреев, которые таким образом могут проникнуть в высшие классы христианского общества. «Среди евреев, — пишет Шукман, — встречаются отдельные порядочные и почтенные люди, каких и я лично знаю; но характер этого народа в целом состоит из низменной суетности, грязного корыстолюбия и хитрого плутовства. Невозможно, чтобы народ с чувством национального самоуважения признал таких людей равными своим. Если же надо принуждать к этому, то придется либо нашу нацию принизить до уровня евреев, либо превратить презрение к ним в ненависть и преследование». Представитель министерства финансов Вольфарт высказался еще более откровенно: «Было бы желательно, чтобы в стране вовсе не было евреев, но те, которых мы имеем, должны быть терпимы, под условием их обезврежения. Переход евреев в христианскую веру должен быть облегчен, и с этим актом должно быть связано приобретение всех гражданских прав». Применение
