— Не смей моего мужа при мне срамить, — отпрянула Настасья, тревожно оглядываясь, ей совсем не хотелось, чтобы после мерзкого намека Всеволода, ее застали с холостым воем.
— Он себя уж сам осрамил, куда мне успеть. Не понял видно, какое счастье ему в руки свалилось, — уже мягче произнес Борята, небрежно опираясь рукой о балку перекрытия. — Я б тебя на руках носил.
Парень стоял такой юный, дерзкий, смотрел с такой нежностью и потаенной страстью, что Настасье стало еще хуже, слишком разительное отличие от ее матерого пьяного муженька.
— Доброй ночи, — она быстро поднырнула под рукой Боряты и побежала дальше уже вверх по скрипучей лестнице, шагов сзади не последовало, Настасья облегченно выдохнула.
Только сейчас она поняла, что оказалась напротив горницы княжича Ивана. Злая на весь мир, Настасья рывком дернула дверь, врываясь в детские покои. Румяная нянька пыталась накормить малыша, почти силком запихивая ему в рот ложку с кашей, ребенок куксился, но сил упираться не было. Услышав хлопнувшую дверь, нянька так и застыла с ложкой в руке, удивленно хлопая выцветшими ресницами.
— Я теперь княгиня, князь разрешил сына забрать, — соврала Настасья, почти отталкивая няньку и выхватывая Ивашку из-под тяжелого ватного одеяла.
— Не отдам, пока сам князь мне того не скажет, — попыталась отобрать ребенка нянька, но Настасья была так зла от нанесенных ей обид, так возбуждена всем, что сейчас произошло, что волчицей рыкнув на няньку, со всей дури оттолкнула дородное тело и вышла победительницей с драгоценной ношей на руках.
Ивашка затих, прижимаясь к мачехе, и Настасья услышала учащенный стук его маленького сердечка.
— Нам, Иван, вместе надобно держаться. Мы им себя согнуть не дадим, — поцеловала она ребенка в щеку, — а кашу тебе сейчас Ненила сварит, у нее добрая кашка получается, за уши не оттянешь.
Ивашка агукнул.
— Вот и славно, — сквозь слезы улыбнулась ему Настасья.
С трудом вспоминая дорогу, она пробиралась к своим покоям. Ивашка пригрелся и заснул, опрокинув голову-одуванчик на матушкино плечо.
Вот еще лесенка, вот крытый переход, дубовые столбы с узорочьем из переплетенных веток калины, а за ними и княгинины горницы.
— Нашла, — улыбнулась себе Настасья и тут же ойкнула.
Скрестив руки на груди, у распахнутой настежь двери стоял Всеволод.
Настасья замерла. Князь увидел ее, смерил мутным взглядом.
— Где бродишь, сказал же спать ступай? — рявкнул он, но не злобно, а скорее ворчливо.
— Княжича от нянек забрала, — прошептала Настасья.
— Зачем? — князь сделал несколько нетвердых шагов в ее сторону.
— Злые у тя няньки, со мной ему лучше будет, — ревниво прижала ребенка Анастасия. — Дозволишь? — с опозданием попросила, с вызовом глядя в пьяные очи.
— Прощения попросить не хочешь за срам прилюдный? — князь схватился за резной столб, чтобы не упасть.
— Прости, — легко вымолвила Настасья.
— Ну, ты тоже меня прости, — неожиданно выдал Всеволод.
Волна радости побежала по спине, но напрасно, потому что тут же князь мрачно добавил:
— Только не жена ты мне и никогда ей не будешь, поклялся я в том, — Всеволод буквально вцепился в столб, еще немного и богатырское тело сползет на пол.
— Кому поклялся? — опавшим голосом спросила Настасья.
— Себе. И того довольно, я пред Димитрием обещание выполнил, повенчался с тобой, а дальше уж… — оборвав себя, Всеволод ссутулил плечи и, шатаясь из стороны в сторону, побрел прочь.
«Вот так вот, не жена, — тупо смотрела ему в спину Анастасия, — а зачем тогда клятвы в церкви давал, себе клятва важней чем Богу? Ну и ступай, больно нужен ты мне! Убиваться не стану».
Нянька Ненила причитала и охала, хлопоча над Ивашкой, бережно укутала его одеяльцем, подложила подушки, чтобы не скатился ночью с лежанки.
— Ты, Настасьюшка, ступай, я сама за нашим птенчиком пригляжу, а то князь на брачное ложе придет, а тебя нет.
— Не придет, — мрачно произнесла Настасья, — никогда не придет. Я с вами здесь лягу, а то проснется Ивашка, все незнакомое, расплачется.
— Сейчас не придет, так после заглянет, али слепой? Охо-хо-хо-хо, — Ненила ласково потрепала воспитанницу по голове.
— Он покойницу любит, — поджала губы Настасья.
— Похвально, только душа-то большая, там местечко на всех хватит.
— На меня не хватит, он мне об том уж сказал.
— Подожди, изменится, — от Ненилы исходила какая-то железная уверенность, но даже она не могла сегодня вдохнуть в Настасью веру в себя.
Молодая княгиня устало присела на лавку, стягивая надавивший голову повой.
— Поправить надобно, чтобы ладней сидел, — с грустью проговорила она, перебирая серебряные колечки.
— Ой, да ты ж у меня голодная, — всплеснула руками нянька, — Малашка, Забелка пироги несите!
— Не голодна я, не надобно ничего, — отмахнулась Настасья.
— Вот еще, дитятко мое голодом морить. Я уж девок на торг послала, прикупили молочка парного, пироги испекли, с пылу с жару.
С приклеенной неловкой улыбкой в горницу прошмыгнули холопки, на столе оказались прикрытые рушником пироги и крынка молока. Настасья вздохнула, но начала жевать. «Должно, им всем здесь хотелось бы, чтобы я голодом себя заморила, так не дождутся».
— Отдайте моего братца! — с визгом на середину горницы влетела княжна Прасковья, коса растрепана, глаза лихорадочно блестят. — Отдайте назад, воли вам такой никто не давал! — топнула девочка ножкой.
— Тише! Разбудишь, — отложив пирожок, поднялась на ноги Настасья. — Видишь, спит он уже, — головой указала она в сторону лежанки.
— Отдайте, — уже громким шепотом заговорила Прасковья. — Нянька Сулена плачет, братец теперь умрет, никто, кроме нее, Ивашу накормить не может. Отдайте сейчас же! — девчонка была и испугана, и зла одновременно.
— Ой, княжна светлая, — заворковала Ненила, — да разве ж я с княжичем не справлюсь, да я вот эту егозу, — она указала на Настасью, — крохой совсем за пазухой сотню верст везла. Тоже тощая да махонькая была, меньше котенка, а вон какой красотой выросла. И ты не кручинься, накормим, — она слегка коснулась плеча Прасковьи. — Пирожок отведаешь?
— Не надо мне ваших пирогов, — нервно дернула плечом девочка. — А батюшка узнает все, велит сам вам Ивашу вернуть…
— Батюшка твой знает и мне волю на то дал, — перебила ее Настасья.
— Врешь ты все, побожись! — опять на крик сорвалась Прасковья.
Настасья перекрестилась на красный угол.
— Все равно врешь, — упрямо бросила Прасковья, но оттопыренные ушки слегка покраснели.
