– В таком случае я должен обращаться с ним сособой осторожностью. Но, мастер Шоттен, вы рассказывали об огромных волнах –длиннее корабля, выше дома… Это случилось не в Ла-Манше, даю голову наотсечение.
– У южной оконечности Африки, – пояснил Уилл.– У мыса, который называют Горн. Тим плавал там с капитаном Кэндишем.
– По этому поводу надо выпить ещё, господа.Эй, хозяин, у моих друзей пересохло в горле! Кэндиш… Знавал я этого человека. Ибыло это до того, как он снискал славу и богатство, когда он перебивался схлеба на воду. Расскажите мне, мастер Шоттен, – это правда, что вы вернулись изплавания с парусом, сшитым из золочёной ткани?
– Мы плыли под парусом из камчатского полотна,мастер Марло. Потому что, когда наш последний парус сгнил, на борту не осталосьменее ценного материала. А позолочено оно было прилично. Корабль назывался«Великая Святая Анна», ноябрь 1587 года. Да, лакомый кусочек отхватили мы тогда– самое богатое из всех захваченных когда-либо судов.
– Но это был только один из многих кораблей, –заметил Уилл.
– Девятнадцать. Девятнадцать их было, Уилл. ВВеликом океане они плавают без оглядки, так они уверены в своей безопасности.Это было так, словно старый лис очутился вдруг посреди стада слепых гусей.
– Как романтично, – прошептал Марло,поражённый представшей перед его внутренним взором картиной. – Само названиеуже волнует кровь – «Великая Святая Анна». Гружённая золотом, драгоценнымикамнями, дорогой одеждой… Откуда она шла?
– Из Манилы, мастер Марло. Есть такой город наФилиппинах – архипелаге у юго-восточного побережья Азии. Испания считает ихсвоей территорией. Их корабли идут оттуда, гружённые под завязку всемибогатствами островов пряностей, пересекают океан, предпочитая этот долгий путьриску у мыса Горн и опасаясь индийских пиратов. Они разгружаются в Акапулько,что в Новой Испании. Оттуда грузы переправляют мулами в Хомре-де-Диос, а оттудаснова морем до Гаваны и, наконец, в Испанию. Как только они достигаютАкапулько, считайте, что вы до них уже не доберётесь. В Хомре-де-Диос онисобирают военный отряд для охраны, а в Гаване вливаются в состав большогофлота. Но в Южном море, Уилл… Там они плывут сами по себе и становятся лёгкойдобычей. «Святая Анна» уже находилась в виду берега – она отклонилась всего-тона несколько миль от курса и теперь улепётывала изо всех сил. Это было легче,чем подобрать с земли перезревшее яблоко.
– А были на борту женщины, мастер Шоттен?Скажите же мне, что на борту были женщины! – Марло подался вперёд, глаза егосверкали.
– Были, мастер Марло, были. – Наверное, онибыли прекрасны? – требовал Марло. – И вы их тоже захватили? И, наверное,позабавились? Простите, друзья, у меня чересчур романтическое воображение.
– Может быть, сэр, может быть, их и надо былозахватить и позабавиться, но только в другой раз. Посудите сами, сэр, возможноли это, когда люди только что пересекли Великий океан? Семь недель в открытомморе, цинга уже разбушевалась. Почему, вы думаете, «Святая Анна» стала лёгкойдобычей? Мужчины на её борту едва могли поднять шпагу.
– И всё же вам самим предстояло проделать этотже путь, – сказал Уилл.
– Это решение принять было не так уж трудно.Лучше цинга, чем тебя расстреляют береговые батареи. Все побережье вооружилосьи только ждало момента, когда мы повернём обратно в Атлантику. Говорили даже,что в самом проливе нас ждут военные корабли.
– И вы решили пересечь Южное море, – прошепталМарло. – Что за дьяволы вы, мореходы. Вперёд и вперёд по могучим волнам, доКитая и Кипангу…
– Нет, сэр, – возразил Шоттен. – К Филиппинами Яве, а оттуда к мысу Доброй Надежды.
– Не в Китай? И вас не соблазнила возможностьнаведаться к великому хану?
– Нас соблазняла надежда вернуться домой, покамы не отдали концы, мастер Марло.
– И всё-таки быть так близко… Неужели у вас наборту не было никого, кто бы читал Марко Поло? Я не спрашиваю о вашем капитане.Том Кэндиш не читал ничего, кроме неоплаченных счётов. Но кто-то же должен был…
– Я читал о путешествиях Марко Поло, –отозвался Уилл.
– Вы, сэр? – удивился Марло.
– О, он не такой простой моряк, каким кажется,– улыбнулся Том.
– О, сэр, я и не думал, что ваш брат – простойморяк, – запротестовал Марло. – Увы, мастер Уилл, вас не было на борту, вот вчём беда. Ах, Китай, Китай! Сказочный Пекин… Великий хан… Узкоглазые женщины…Зенократа, которая прекрасней любви самого Юпитера, ярче серебра Родопов, белееснегов на скифских холмах… Извините, это строки из моей пьесы. Я не говорилвам, что недавно сочинил пьесу? В ней говорится о Тамерлане. Вы слыхали оТамерлане? – Монгольский завоеватель четырнадцатого века, – откликнулся Уилл.
– Сэр, вы слишком хороши для своей профессии.И в то же время хороши недостаточно. Монгольский завоеватель, говорите? Да этодьявол в человеческом образе! Они называют Аттилу бичом Божьим, но это имягораздо больше подходит Тамерлану. Я использовал его в своей пьесе. Он былхромым, между прочим. Благородного рождения, но далёкий от власти. И всё жезавоевание было у него в крови. Центральная Азия, Персия, Турция, даже Индия –трудно даже поверить в это. Европа лежала перед ним за пятьдесят лет до того,как пушка впервые ударила со стен Константинополя. Но он повернул на Восток.Ведь что представляла собой Европа по сравнению с Великой Китайской империей?
– И этот человек завоевал Китай? –поинтересовался Том.
– Он умер, – ответил Марло хмуро. – На пути кВеликой стене. Он хотел посмотреть, как она рассыплется в пыль под егобуреподобным натиском. Великий человек. Человек насилия, мастер Шоттен. Иногдаэти два понятия совпадают. При условии наличия всего остального, конечно. НоТамерлан угрожал самим небесам, вызывал на бой врагов.
– Сэр, – прервал его Шоттен, – выбогохульствуете!
– Действительно. Тысяча извинений. Сновастрочка из моей пьесы. Они застревают у меня в голове. Но, по правде говоря, ячасто богохульствую. О, я – дьявол во плоти, мастер Шоттен. В смысле владениясловами. Со словами у меня появляется всё, даже разрушительный натиск самогоТамерлана. Слова, а ещё мысли. Хозяин, ещё пива для моих друзей!
– Нет, – отрезал Шоттен, – сегодня мы выпилидостаточно, да и час уже поздний. – Он встал, покачнулся и снова сел. – Добройночи, мастер Марло. Спасибо за ваше гостеприимство, но я не пью сбогохульниками.
– Пора, Уилл, – Том Адамс тоже встал. – Мэрибудет беспокоиться.
