— Мне нравится эта экзотическая смесь — сидеть в офисе сбумагами и пачкать руки на стройке.
— Мир коммерции жесток и безжалостен, — заметил Доуэлл, —особенно для женщины, которая не любит, чтобы ей указывали, что она должнаделать, а чего не должна. Тем более если эта женщина молода и привлекательна.
Соренза снова пожала плечами.
— Я сильнее, чем выгляжу, — ответила она без тени улыбки налице.
Он испытующе посмотрел на нее, и в глубине его глаз онаувидела волнующий огонек.
— Вы сильная? — ласково переспросил он. — И полная тайн?
— Нет никаких тайн, — произнесла Соренза скороговоркой и,смутившись, уставилась в меню.
Доуэлл откинулся назад и прищурился. Итак, он все-таки заделее. Официант принес бутылку вина и бутылку искрящейся минеральной воды.
В свои тридцать пять лет Доуэлл уже кое-чему научился вжизни. Во-первых, хорошее вино стоит каждого заплаченного за него доллара.Во-вторых, азартные игры — занятие для дураков. И, наконец, никогда нельзядоверять женщине. Особенно красивой, с волосами, похожими на золотистый шелк, ис глазами цвета предгрозового неба, таящими в себе загадки вселенной. Но каждаяиз этих загадок, подобно крашеным волосам, имеет свойство тускнеть и терятьсвою первоначальную яркость, и тогда снова хочется бежать в поисках нового инеизведанного. Хотя... кажется, цвет ее волос натуральный.
Доуэлл взял меню, внезапно раздраженный собственными мыслямии всем вокруг, хотя и не мог объяснить почему.
— Мясные клецки в миндальном соусе и суп с тортильяс, —сказал он, — это коронные блюда Луиса. Или, может быть, рыбный суп? Еще могупорекомендовать цыпленка с жареными бананами.
Соренза вежливо улыбнулась. Она предпочла более знакомоефиле морского окуня со спаржей и, сделав заказ Луису, появившемуся словно джинниз бутылки, откинулась на спинку стула и несколько раз глотнула из бокала, покаДоуэлл с видом знатока отстаивал достоинства латиноамериканской кухни посравнению с другими. Если ей когда-то и надо было выпить вина для бодрости, такэто сейчас. Зачем пошла в ресторан с этим человеком, она и сама не знала.Теперь ей придется провести в его компании половину рабочего дня.
Еда была изумительно вкусная. Цыпленок с жареными бананами исуп с блинчиками с острой начинкой выглядели на редкость аппетитно и источалитакой аромат, что Соренза пожалела, что не послушала совета Доуэлла, к тому жеона никогда не испытывала чрезмерной любви к морскому окуню. Ее еда, тем неменее, тоже была приготовлена великолепно, особенно ромовый пудинг с корицей,который она заказала на десерт. Соренза никогда еще не пробовала таких чудесныхблюд и призналась в этом Доуэллу, когда они пили кофе.
Он улыбнулся. Он часто это делал, пока они наслаждались едойи обменивались незначительными репликами. Соренза не могла не отметить, чтоискусством красноречия ее собеседник владеет в совершенстве. Но что касаетсяулыбки Доуэлла, она никогда не проникала в холодную глубину его глаз, а из егослов Соренза все еще не узнала о нем ничего нового, кроме того, что ей уже былоизвестно. Ну что ж, и этого вполне достаточно, сухо сказала она себе.
Доуэлл допил кофе и, подозвав официанта, попросил счет.
— Где-нибудь в Лондоне или Париже Луис мог бы сколотитьсостояние, — заметила Соренза, обводя взглядом зал ресторана.
— Вряд ли ему это нужно. Когда-то Луису пришлось долго имного работать, чтобы накопить денег и вырваться из своей Богом забытой страны.Он потерял здоровье и чуть не лишился семьи. Приехав сюда и купив этотресторанчик, они с женой мало-помалу обосновались здесь. Его приглашалишеф-поваром многие крупные рестораны, но он не хочет. Ему хорошо, Мариясчастлива. Луис нашел то, что искал всю свою жизнь.
— Послушать вас, так вы ему завидуете.
Он улыбнулся, но вокруг его глаз не образовалось ни единойморщинки.
— Почему я должен ему завидовать? — небрежно спросил Доуэлл.— Я доволен всем, что имею. А вы?
— Я?
— Да, вы. У вас есть все, чего вы хотите?
В его словах Соренза в который раз уловила скрытый намек, ией это не понравилось. Он играл с ней как кошка с мышью.
— Да, конечно.
— В таком случае мы с вами счастливые люди, — заключил он небез иронии.
Соренза поднялась.
— Я сейчас вернусь, — сказала она и направилась в дамскуюкомнату.
Войдя в небольшое, безупречно чистое помещение, Сорензаподошла к миниатюрной раковине, над которой висело квадратное зеркало безрамки, и, посмотрев на свое отражение, увидела устремленный на нее взглядяростно горящих глаз. Она сделала то, чего несколько недель назад обещала себене делать: позволила Николасу Доуэллу влезть к ней в душу. От злости и досадыона плотно сжала губы, но ее раздражение было направлено не на Доуэлла, а насаму себя.
Она не умеет себя контролировать — в этом все дело. Кому,как не ей, знать это. Соренза закрыла глаза и тряхнула головой, но сегоднявоспоминания, которые она хранила глубоко в сердце, буйным потоком хлынулинаружу. Она опять была маленькой девочкой, которая, дрожа от страха, сидела налестничной площадке и вглядывалась в темный холл, откуда доносился голос отца,кричащего на мать. Потом она, как обычно, услышала звуки ударов, но самоестрашное, что отличало тот случай от всех ему подобных, было наступившеевнезапно гробовое молчание, а затем голос отца, полный отчаяния:
— Эмили? Эмили? Ну ладно, хватит, поднимайся.
Что было потом, Соренза помнила смутно. В ее воспаленноммозгу яркими пятнами отпечатались огни «скорой помощи» и полицейской машины.Женщина в форме нашла Сорензу сидящей на лестнице в полном оцепенении. Девочкуотвезли к тете, старшей сестре Эмили: у ее отца не было семьи, он вырос вдетдоме. А через день или два тетя, обливаясь слезами, сказала ей, что мамаулетела на небеса и теперь живет там с ангелами. Ее красивая, нежная мама,которая никого никогда не обидела в своей жизни, так и не придя в сознание,умерла от побоев.
А через несколько дней отца Сорензы сбила машина. Был ли этонесчастный случай или он покончил с собой, никто не знал, но в шесть летдевочка стала круглой сиротой. Тетя, двоюродные братья и сестры — всезаботились о ней, и ее детство нельзя было назвать несчастливым, но огромнуюпустоту в жизни Сорензы не мог заполнить никто, потому что она всегда быламаминой дочкой, с самого рождения.
Когда Соренза немного повзрослела, тетя объяснила, почемумать целиком и полностью посвятила себя ей. Тяжелое детство травмировалопсихику отца, он стал озлобленным и жестоким и ревновал жену ко всем, будь томужчина или женщина. И ради спокойствия в доме Эмили прекратила общение сдрузьями и знакомыми. Но спасти семью ей так и не удалось, и надгробие над еемогилой было тому мрачным свидетельством...
