Я воображала, что уже нашла выход из неприятного положения,в которое попала, и не вспоминала об этом времени в продолжение несколькихнедель после возвращения домой. Потом я прочитала в газетах, что Корринвнезапно куда-то исчезла в день моего отлета и с тех пор ее нигде не моглинайти; не отыскалось и никаких ее следов, так что она, как предполагают власти,вероятнее всего, умерла.
Одно время думали, что она бродит где-нибудь в состоянииневменяемости, потеряв память. Оказывается, она была очень расстроена в деньотъезда „подруги“ и могла отправиться на ее поиски. Но время шло, и властистали подозревать, что она, возможна, погибла в результате какого-нибудьнесчастного случая.
Были наняты детективы, но их поиски не привели к каким-либоощутимым результатам. Однако определенно установили, что в момент исчезновенияженщина была душевнобольной.
Естественно, прочитав это в прессе, я пошла к Джорджу С.Олдеру и рассказала ему все, что мне было известно, предложила помочь всем, чеммогла. Я отчасти почувствовала себя виноватой в том, что произошло с Коррин, –ведь я знала, что она отправится меня искать, когда я уеду от нее.
Поначалу Олдер был благодарен мне, а потом мы с ним подружились,и я, откровенно признаюсь, была настолько глупа, что подумала, будто между намивозможна не просто дружба, а нечто более глубокое. Ведь ему хотелось узнатьподробности о жизни сестры и обстоятельствах ее смерти.
Я обещала Джорджу Олдеру, что поеду с ним в круиз, и ждалаэтого с огромным удовольствием. Однако как раз перед самым круизом мне довелосьпобывать по делу в Лос-Мерритос, в психиатрической больнице. Я уже уходилаоттуда, когда увидела во дворе женщину, которую сперва приняла за привидение.
Это оказалась Коррин Лансинг! Я остолбенела, глядя на нее,прикованная к месту ужасом. Она взглянула на меня со странным блеском в глазах,типичным для сумасшедших, но тем не менее узнала меня. Она сказала: „Минерва!Что ты здесь делаешь? Минерва, Минерва, Минерва!..“ И стала пронзительнокричать, пока к ней не подошла надзирательница и не сказала ей, что она недолжна так волноваться. Коррин была в истерике, и ее увели в здание, где врачизанялись ею.
Негласно наведя справки, я узнала, что женщину подобрали наулицах Лос-Анджелеса, бродившую словно во сне. Она не могла сказать, кто она,ничего про себя не помнила, не могла назвать никого из своих родных. Однаждыона назвалась одним именем, потом – другим и так всякий раз называла новое имя.А временами не могла вспомнить ничего и сидела, тупо уставившись в одну точку,беспомощная и угнетенная.
Крайне расстроенная и совершенно изнервничавшаяся, япоспешила найти Джорджа Олдера, чтобы рассказать ему, что я обнаружила.
Когда я приехала, Джорджа Олдера на яхте не оказалось, иникто, по-видимому, не знал, где он находится. Я прождала его до десяти вечера,но и тогда он все еще не появился, и я попросила передать ему, чтобы он зашелко мне в каюту.
У меня был очень трудный день. Я растянулась на диване всвоей каюте и вскоре уснула. Меня разбудил шум работающих двигателей, и посильной качке судна я догадалась, что мы вышли в открытое море и что на морешторм. Мало того, вокруг яхты завывал такой ветер, что я поняла: это ураган.
Я позвонила стюарду и попросила его сказать Джорджу Олдеру,что мне нужно видеть его немедленно.
Джордж передал мне в ответ, что мы попали в неожиданный иочень сильный шторм, что он занят на капитанском мостике и прийти не может, но,как только управится с делами, непременно придет. И вот час тому назад, почтина рассвете, Джордж пришел ко мне в каюту.
Я ему рассказала о том, что случилось. Он задал мненесколько осторожных вопросов, а потом несколько раз спросил, рассказала ли якому-нибудь то, что поведала ему.
В то время я была слишком несообразительна, чтобы понять,что у него на уме. Я гордилась своей сдержанностью и скрытностью, ведь я ничегоне сообщила в прессу, пока не рассказала Джорджу Олдеру, потому что знала, какон не любит огласки и газетной шумихи.
Сейчас я пытаюсь объяснить свое тогдашнее состояние тем, чтомне пришлось пережить очень тяжелое потрясение, что события последних двадцатичетырех часов не прошли бесследно для моей нервной системы. Однако все моистарания отдать себе отчет в происшедшем и отнести мое самочувствие лишь насчет нервов оказались напрасными: меня переполняли дурные предчувствия.
После того как я рассказала Джорджу Олдеру все, что знала,он долго сидел в моей каюте, смотря на меня пристальным, оценивающим взглядом.
Мне становилось не по себе. Это было похоже на то, как змеястарается околдовать птичку.
– Минерва, вы уверены, что ничего никому не рассказали? –спрашивал он в который раз.
– Ни одной живой душе, – клялась я. – Можете положиться намою порядочность.
И тогда я вдруг уловила в его глазах то, что видела в глазахего сестры: это был взгляд безумного человека, придумывающего какой-то особенноизощренный ход, чтобы покончить с этим делом. Не сказав ни слова, он поднялся,повернулся к двери, задержавшись на пороге, повозился с замком, потом вышел изахлопнул за собой дверь.
Меня вдруг охватило предчувствие беды. Я хотела немедленновысадиться на берег, хотела связаться с кем-нибудь из друзей. И подбежала кдвери.
Она была заперта: выйдя, Джордж запер дверь снаружи.
Я начала бить в нее кулаками, пинала ногами, дергала заручку, пронзительно кричала.
Ничего!.. Ураган ревел и завывал вокруг яхты. Мачты дрожалии скрипели под напором огромных волн. Ветер свистел в такелаже. Волны,разбивавшиеся о борт яхты, заглушали мои беспомощные слабые вопли.
Я беспрерывно вызывала стюарда. Пробовала звонить потелефону. Он молчал. Теперь я понимаю, что Джордж перерезал проводку в моейкаюте.
Я озиралась кругом, пытаясь найти способ сообщить кому-то омоем положении, связаться с кем-нибудь, но шум шторма, поздний час и тот факт,что я находилась взаперти в каюте для гостей, сделали это невозможным.
У меня остается одна-единственная надежда. Я решила записатьвсе, что произошло, запечатать в бутылку и выбросить ее в иллюминатор. Тогда,если Джордж придет сюда, я ему скажу, что я сделала. Я ему скажу, что бутылкусо временем выбросит волнами на берег, где ее почти наверняка найдут. Такимспособом я надеюсь заставить его внять голосу рассудка. Но я чувствую, что этотчеловек с его дьявольской хитростью сумасшедшего, которая, вероятно, являетсяфамильной чертой, намерен позаботиться о том, чтобы навсегда заставить менязамолчать.
Минерва Дэнби».
Мейсон чувствовал, как пальцы девушки сжимают его руку.
– Теперь он мой! – торжествующе воскликнула она. – Он мой,мой, мой! Понимаете, что означает это письмо? Он теперь у меня в руках!
