Со счастьем покончено?
Приятные сердцу социальное единение, поддержка и взаимовыручка больших и малых мира сего существуют главным образом на полотнах ведутистов (vedutisti) и в записках путешественников. И хотя никто не оспаривает Сен-Дидье, заявившего, что «только в Венеции народ с радостью подчиняется своим правителям, ибо только в Венеции нет ни одного развлечения, которое он не мог бы разделить вместе с ними; во время праздников и общественных увеселений народ вправе гулять там же, где гуляют патриции», — в этом можно убедиться и на площади Сан-Марко, и на Листоне, как и в том, что касается ношения масок, — равенство это не более чем поверхностное. В общедоступных театрах, которые охотно противопоставляют театрам придворным, предназначенным для привилегированных гостей, была чрезвычайно развитая система абонирования лож, основанная, в частности, на стремлении подчеркнуть расслоение общества: в XVII в. в Венеции общество уже не стремилось к гомогенности. Ложа (gabinetto) являлась частным уголком, где владелец его пребывал среди себе подобных; абонирование ложи свидетельствовало об определенном уровне благосостояния.
Разрыв увеличивается не только между пополанами с одной стороны, и читтадини и богатыми нобилями с другой, но и между самими пополанами. Отдельные группы пополанов пользуются мощной социальной поддержкой. К ним, в частности, относятся рабочие Арсенала, чья продукция по-прежнему символизирует славу Республики. Социальной поддержкой пользуется также многочисленная группа ремесленников-стеклодувов, работа которых получила признание во всем мире, что, по мнению Гревемброка, должно было отчасти компенсировать тяжелые условия труда: «Более тысячи людей, полуголые, потные, тяжко дышащие, вынужденные передвигаться бегом и гнуть спину перед неугасающим огнем, создают изделия, прославившие их ремесло». Корпорация москательщиков и аптекарей не только богата, но и имеет прогрессивную для XVIII в. организацию. Она насчитывает около девяноста мастеров, на которых приходится шестьдесят «работников» и тридцать «учеников». Пристрастие венецианцев к лекарствам, особенно к чудесному эликсиру под названием териак сложносоставной микстуре на основе растений, корений, трав и бальзамов, настоянных в смеси жидкого меда и цветочного вина, — обеспечивало им неплохие доходы и почтительное отношение населения. Работникам, заслужившим право участвовать в продолжительной и кропотливой работе по изготовлению териака, тем, кто отвешивал, а затем смешивал ингредиенты в специальных ступках, бесплатно давали на завтрак хлеб, колбасу, вино и лимонный сок, а также чашку шоколада или кофе; в день выплаты жалованья обычно устраивался пышный банкет.[430]
К привилегированным корпорациям относилась также корпорация гондольеров. Согласно общепризнанному литературно-театральному топосу, каждый гондольер является поэтом, певцом и сводником. В 1786 г. Гёте был покорен «чарующей красотой» пения гондольеров:[431] к этому времени гондольеры перестали декламировать стихи Тассо, как это было принято в XVI в., и принялись на несколько голосов, с «едва заметным, но волнующим до слез акцентом», исполнять арии (aria per i barcaroli), которые композиторы стали специально для таких случаев вставлять в свои оперы. И хотя «песенные услуги» удваивали стоимость поездки, и без того обходившейся от 3 до 6 лир, восторги путешественников от этого нисколько не уменьшались. Тем более что гондольеры оказывали и другие милые одолжения:
Однажды вечером я, будучи в полумаске, забрел в «Кафе литераторов»; неожиданно вошел гондольер, увидев меня, он сделал мне знак следовать за ним. Я вышел, он поманил меня за собой, привел на берег соседнего канала и предложил сесть в гондолу. Полагая, что в ней меня ожидает моя давняя приятельница, знавшая, что я нередко посещаю сие кафе, я без лишних вопросов вошел в гондолу и сел рядом с ней. Ночь была очень темная… Когда я устроился, гондольер задвинул занавеску на входе в каюту.[432]
Дама оказалась вовсе не той особой, за которую ее поначалу принял Да Понте; вскоре он обнаружил, что его попутчица молода, хороша собой и, очевидно, принадлежит к высшему обществу. Но как бы то ни было, гондольер исполнил данное ему поручение. Во время своего бурного романа с актрисой Ла Пассалаква Гольдони не раз имел возможность наблюдать, как гондольер скромно задергивает «занавеску на входе в каюту»; эти наблюдения побудили его сделать гондольера героем своей первой комической интермедии «Венецианский гондольер» (1732) и сорвать аплодисменты всей корпорации, обеспечившей полный зрительный зал. Тем не менее профессиональная деятельность гондольеров была строго регламентирована. Будущий гондольер должен был зарегистрироваться у квартальных старшин, а также получить согласие цензоров. Независимость гондольеров была понятием относительным. Часть из них служила «за жалованье» у владельца гондолы и была обязана почтительно относиться к хозяину.[433] Часть гондольеров состояла на Службе у знатных семейств или же у иностранных граждан. Эти гондольеры, несмотря на запрет, носили ливреи (после 1709 г. ношение ливреи стало практически обязательным). Запретив носить ливреи, власти хотели сохранить дистанцию между гондольерами и слугами дома, так как опасались, что, получив поддержку в лице гондольеров, неугодные кланы упрочат свое влияние. До тридцати лет гондольер не имел права работать самостоятельно; после тридцати ему разрешалось купить место у причала, где он мог пришвартовать свое транспортное средство.[434] Только после этого он становился barcarolo a guadagno — независимым владельцем собственной лодки; свободный лодочник (barcarol) набирал полную лодку пассажиров и за 30 сольдо перевозил их из Риальто в Местре, а когда Казанова пожелал, чтобы его перевезли только вдвоем с приглянувшейся ему красавицей, пришлось выложить 40 сольдо.[435] Несмотря на запреты, штрафы и строгие правила, гондольеры по-прежнему играли важную роль в венецианском обществе, ибо без них жизнь в городе останавливалась. Гондольеры, как состоявшие на службе у патрициев, так и занимавшиеся перевозками, имели возможность близко общаться с самыми знатными людьми города, и это выделяло их в особую категорию слуг. Они пользовались множеством привилегий, как, например, правом бесплатного посещения театра. «Гондольеров впускают в театр, когда партер не совсем полон», — писал Гольдони.[436] Нередко гондольеры позволяли себе некоторые вольности со своими пассажирами. Однажды после спектакля в театре Сан-Самуэле синьора Катерина Чиконья, садясь в гондолу синьора Франческо Паруты, упала в воду, увлекая за собой синьора Стефано Бальди, протянувшего ей руку помощи, — полагают, здесь не обошлось без умысла со стороны гондольеров.[437] А если какой-нибудь бродяга в драке причинял увечье гондольеру, служащему знатному дому, его тут же хватали и приговаривали к наказанию кнутом.[438]
