В последние месяцы мне пришлось вынести такое количество публичного внимания к моей персоне в определенных видах прессы, неизбежно сопровождавшееся потоком анонимных оскорбительных писем, что я вынужден просить вас великодушно уделить немного места, где я мог бы высказаться.
Все это ныне оживилось вновь в связи с решением правительства Его Величества отказать мне в праве доставить дочь в мой дом в Шотландии… С моей стороны было бы неуместно ставить такое решение под вопрос. Тем не менее меня удручает очевидное влияние подозрительности и мстительности, порожденной публичным вниманием, о котором я и говорю…
Единственное мое преступление, если это считается преступлением, состоит, насколько мне известно, в том, что я, как и многие тысячи других людей в этой стране, полагал, что нашим интересам наилучшим образом соответствует дружественное взаимопонимание с Германией. Это мнение, пусть и ошибочное, разделяли достойные люди… многим в этой стране пришлось изменить свое отношение к данному вопросу с тех пор, как премьер-министр летал в Мюнхен. Не смею претендовать на то, что я когда-либо оказывал этой стране сколько-то значимые услуги, но моя совесть удовлетворена тем, что у меня нет причины стыдиться за годы, проведенные в армии, и ныне единственное мое желание — как можно скорее стать свидетелем победы союзников. И еще одно причиняет мне величайшее огорчение: меня постоянно именуют «фашистом». Но я не фашист, никогда не был и едва ли могу стать фашистом…
При чтении этого искреннего и безнадежного послания становится ясно, почему Нэнси, знавшая и порицавшая слабости отца, но помнившая о его сильных качествах, одарила его — в образе дяди Мэтью — неугасимой ненавистью к гуннам.
2
Если бы Юнити вернулась в Англию целой и невредимой, ее и в самом деле могли бы интернировать по положению «Об обороне». Трудно сказать, могло ли с ней случиться что-то худшее. Основные обвинения против нее — дружба с Гитлером, восхищение Третьим рейхом — не тянут на государственную измену. Однако Герберт Моррисон упомянул помощь врагу, и многие, несомненно, считали ее в той или иной мере агентом нацистов. А что еще мог думать рядовой англичанин в 1940 году? Скорее всего, именно это.
Насколько это мнение верно, трудно сказать. Именно этот нюанс, необходимость провести границу и отделить симпатии к нацистам от непатриотизма, желание мира с Германией от поддержки целей Германии, станет чрезвычайно мучительным, почти философским вопросом. Но время для таких тонкостей было неподходящее. Война не академический диспут. И вполне естественно было определять вину по прежним убеждениям. Другой вопрос, правосудно ли осуждать с ходу тех, чье поведение до начала войны оставалось формально законным, пусть и противным, а теперь вдруг сделалось опасным. Но война есть война. Каждый, кто до сих пор поддерживал врага, становится врагом.
В этом смысле Юнити несомненно была виновна, а особое положение превращало ее в потенциальный источник информации — как для Англии о немцах, так и для Германии об англичанах. Например, в 1937-м она походя выболтала английскому послу, что Гитлер недолюбливает Муссолини. Гитлер в сохранившейся беседе утверждал, что сестры Митфорд «знают многое, ибо связаны с влиятельными людьми». Упомянул и другое: однажды в 1939-м Юнити «воскликнула, что на весь Лондон имеется всего три зенитки». Диана, присутствовавшая при том разговоре, по словам Гитлера, «пригвоздила» Юнити взглядом. Она привыкла к взбалмошности сестры, но это выходило даже за ее обычные пределы. Позднее Диана попыталась доказать, что Юнити лишь повторяла газетные сплетни и никак не могла располагать в 1939-м секретной информацией. Тем не менее это восклицание граничит с государственной изменой. Британия действительно плохо подготовилась к войне. Тот факт, что Германия все равно это знала, едва ли служит оправданием для Юнити. Вероятно, она, как всегда, старалась сказать Гитлеру что-то приятное, не задумываясь о смысле и последствиях. По свидетельству Дианы, Юнити «была неспособна предать Англию»‹7›.
Однако в апреле 1941 года этот вопрос вновь был поднят в палате общин. В этом месяце Юнити видели на свадьбе Деборы, которая обвенчалась с лордом Эндрю Кавендишем в церкви Святого Варфоломея в Смитфилде. Некоторые семьи сочли бы неуместным ее появление на публике, но Митфорды (и Девонширы) были не из тех, кого волнует, «что люди скажут». Юнити — сестра Деборы, и обсуждать тут нечего. Вездесущие журналисты сразу приметили среди гостей женщину, прикрывавшую лицо маленькой сумочкой. Словно в дурном детективе, сумочка была украшена инициалами Ю.М. Понятно, что вновь поднялась шумиха.
Совершенно очевидно, что на свадебной фотографии, где Юнити стоит перед церковью рядом с давней подругой Мэри Ормсби-Гор, она выглядит почти как новенькая — намного лучше своего отца. Эта видимость благополучия обманчива, однако объясняет, почему члена парламента от лейбористов возмутило возвращение Юнити в свет. Раз уж она «вылечилась», не пора ли ее арестовать? Может быть, ее диагноз — «квислингит»‹8›, так от этого лучше всего лечат в лагере для интернированных на острове Мэн.
Герберт Моррисон, получивший должность министра внутренних дел в коалиционном правительстве Черчилля, явно лучше знал о состоянии Юнити и слегка смягчил свой подход. Если ее здоровье и положение изменятся, решительно заявил он, тогда можно будет и пересмотреть меры, но пока в этом необходимости нет. «Мой достопочтенный друг предлагает мне поместить под стражу людей, которые мне не нравятся, но я так поступить не могу». Когда консервативный член парламента невинно попросил уточнить, почему Моррисону не нравится Юнити, в ответ раздалось привычное лейбористское: «Она нравится Гитлеру».
Другой член парламента упомянул «общее ощущение» в народе, что Юнити удостоилась особых привилегий. На это Моррисон ответил: «Оставаться на свободе — для британского гражданина вовсе не особая привилегия».
