Я знаю, что неправильно свежевать мертвую кошку и сохранять ее шкуру, если ты не биолог и не таксидермист, но именно так я и поступил. Тогда это казалось мне вполне резонным. Волосы – это дистиллированная жизненная сила, даже после смерти они не разлагаются так, как плоть. Небольшая коллекция волосков станет моим талисманом, защитит меня от царящей повсюду смерти. Она поможет мне все начать заново.
Поднявшись, я смотрю на могилу дочери и поглаживаю царапины и ссадины на руках. Они болят, хотя я и смазывал их дезинфицирующей мазью. Наверное, я оцарапался о какое-то растение с шипами или напоролся на колючую проволоку в траве.
Я лишь собирался таким образом почтить память Зоуи. Я не ожидал, что она станет вмешиваться. Но когда она пришла ко мне в колледж и дала мне пучок своих волос, я понял, что поступил правильно. После сеанса с Санте на следующий день я нашел очередное сбитое животное. Я думал, что все делаю правильно, но теперь уже не так уверен. Вчера, когда к нам пришла сангома, Зоуи сказала мне, что волоски нужно брать у живого существа, чтобы все сработало.
На дороге к кладбищу я вижу похоронную процессию. Я уже готовлюсь уйти в том случае, если они направятся сюда, но машины едут в дальний конец кладбища, где расположены более свежие могилы. За машинами следует небольшая группа скорбящих – с букетами и огромными фотографиями в безвкусных рамках. Кто-то из процессии смотрит на меня, проходя мимо, и я представляю, что они видят: печального, сломленного мужчину в строгом костюме, склонившегося над старой могилой и сжимающего в руках потрепанную обувную коробку.
Что со мной такое? Нужно было принести Зоуи на могилу цветы, а не коробку с волосами.
Я сажусь на край могилы и приподнимаю крышку коробки. В углу лежит пучок светлых волос – я старался не дать ему соприкоснуться со свежими шкурками, которые уже начали подванивать.
«Это не сработает, оно должно быть живым», – вот что она мне сказала.
Я знаю, что эти слова – порождение моей собственной психики. Я не хуже Стеф понимаю, что Зоуи не существует в физическом плане – она мертва. Я воспринимаю необычайно яркие символические образы, которые наконец-то помогут мне осмыслить смерть Зоуи. Полагаю, сказывается действие психотерапии – символический порядок мыслей нарушен, и образы становятся куда более конкретными. Но это не означает, что мне не следует обращать внимания на советы своего бессознательного.
Среди могильных камней снуют белки, спустившиеся с сосен. Зоуи когда-то назвала их «белюшки», и мы с Одеттой не стали ее поправлять, очень уж мило звучало это слово. Я достаю из кармана пакетик орехов, открываю его и бросаю один орешек на тропинку в паре метров от меня. Одна из белок сразу же подходит, берет орех и поднимается на задние лапки, глядя на меня и принюхиваясь: нет ли еще? Видимо, они привыкли, что их тут подкармливают, и стали почти ручными, как в городском парке.
Я бросаю еще один орешек – на полпути между мной и белкой. Она подбирается ближе. Еще один – всего в шаге от меня. А потом я оглядываюсь – никто меня не видит? – кладу орех себе на ладонь и жду. Белка, помедлив, подходит ко мне на расстояние вытянутой руки. Она нерешительно перебирает лапками, поглядывая на своих товарок на дереве, но не может устоять. Она опирается на мою ладонь, тянется за орехом – и я хватаю ее второй рукой за шкирку. Животное пищит, вырывается, пытается укусить, но я держу крепко, прижимая ее лапы к животу.
Ее сердечко стучит так часто, что мне кажется, будто оно вот-вот разорвется. У нее теплая, мягкая шерстка. Мгновение назад это создание доверилось мне.
– Прости, белюшка, – говорю я, отпускаю ее и бросаю на тропинку горсть орехов.
Настоящая Зоуи, моя дочь, умершая семь лет назад, ни за что бы не захотела, чтобы я ради нее убивал животное. Я смотрю на коробку, на коричневые следы засохшей крови и влажную блестящую плоть на картоне. Этого бы она тоже не захотела. Я достаю светлые волосы из коробки и кладу в карман. По пути с кладбища я нахожу мусорный бак и выбрасываю туда зловонную коробку. Уже слишком поздно спасать Зоуи, понимаю я. Мне ни за что не удалось бы ее спасти.
Я еду на юг, к берегу моря, в сторону своего дома, и думаю о надгробии. Только там наши имена высечены в камне рядом: Зоуи, Одетта и я. Я останавливаю машину на парковке перед небольшим торговым центром в Бергфлит и набираю номер.
– Привет, Одетта.
Ее голос летит в эфире, бежит током по кабелю, кодируется и декодируется, преодолевает расстояние между Бристолем и Кейптауном:
– Марк… Привет.
– Я тебя отвлекаю, да? – В трубке я слышу болтовню детей. У Одетты их двое, кажется. Второй раз замуж она не вышла. Когда мы говорили последний раз, она жила с каким-то мужчиной, который не приходился отцом ее детям.
– Нет-нет. Обычная суматоха. Субботнее утро, сам понимаешь. Футбол, покупки…
– Ты как?
– Ничего. А ты?
– Тоже ничего, спасибо. – Тут я вспоминаю, что позвонил Одетте вовсе не для того, чтобы обмениваться любезностями. – Я хожу к психотерапевту.
– Вот как? – В ее голосе слышится усталость.
– Да. Это вызвало много… – «Призраков?» – воспоминаний.
– Конечно. Наверное, так и должно быть.
Я слышу, как нелегко ей поддерживать беседу со мной.
– Как бы то ни было, я не хотел тебя тревожить, но мне нужно вспомнить кое-что. Ужасно, как иногда мы забываем простейшие вещи. Странный вопрос, наверное, но скажи: Зоуи больше любила кошек или собак?
– Ты позвонил мне для того, чтобы спросить такое?
– Не знаю… Просто кое-что вспомнилось. Она всегда терпеть не могла кошек, верно?
– Терпеть не могла кошек? Нет. Она их обожала. Помнишь, ты даже купил ей кроссовки с принтом котенка Китти на седьмой день рождения?
– Котенка Китти? Не думаю…
– Так и было, Марк.
– Нет, я купил ей черные кеды с принтом Скуби-Ду.
– Не-а. Зачем бы ей понадобились такие кеды? Она ненавидела тот мультик. Он ее пугал. Ее вообще легко было испугать, ты что, правда не помнишь?
По ее тону понятно, что она едва сдерживается. Она все еще злится на меня. Одетта никогда меня не простит, и я не вижу причин, по которым она могла бы меня простить.
– Ладно, спасибо. Прости, что побеспокоил.
Услышав, что мне неловко, она смягчается и продолжает говорить, чтобы поддержать меня:
– Это точно были кроссовки с принтом Китти. Помню, я еще подумала: как странно, что ты выбрал такие типично девчачьи кеды. Собственно, у меня в компьютере есть фотография, я уверена. Сейчас найду ее и сброшу тебе.
Одетта всегда была доброй. Мы любили друг друга.
– Спасибо.
Я вешаю трубку и замечаю вывеску небольшого паба «Бочка» – дешевая стальная вывеска, оплаченная компанией «Касл Лагер» для рекламы их пива. Почему бы и нет? Стеф не ждет меня раньше четырех.
