Глава 21
Марк
Ветер шумит в кронах сосен на кладбише Пламстед, и при виде детских могил я опять плáчу. Куклы с треснувшими лицами, мертвые цветы, желтый целлофан на обмякших воздушных шариках – этот участок кладбища напоминает вечеринку ко дню рождения, оставленную гостями из-за какой-то внезапной страшной трагедии. Я понимаю боль этих семей, понимаю, каково им было, когда они хоронили своих ангелочков. Теперь ничто уже не даст им оправиться, они навсегда утратили свою целостность. И снова я смотрю на огромную вычурную усыпальницу, и вспоминаю, сколь избыточной может быть скорбь. Это вызывает во мне угрызения совести, и я прекращаю плакать. Можно жертвовать колоссальные суммы на борьбу с болезнями, можно крушить все вокруг, можно дойти до крайней степени отчаяния, но ничто не вернет вам утраченное дитя.
Не знаю, как бы я смог объяснить Стеф, что делаю здесь. Почему сейчас, после всех этих лет? Она бы просто сказала, что мне нужно оставить прошлое в прошлом и беспокоиться о Хейден. Ей надоела моя скорбь.
Но я и себе не могу этого объяснить. Конечно, Зоуи всегда была со мной так или иначе, но после Парижа она со мной более… явственно. Я не смогу объяснить это Стеф. Как и то, зачем я собираю коллекцию для Зоуи. Она просто решит, что я сошел с ума. Уже решила.
Выводок цесарок бредет мимо могил, тут странно смотрятся эти птицы с их абсурдными пятнышками. Я на мгновение задумываюсь, не подойдут ли они мне, но нет, перья не годятся.
Почему смерть должна вызывать нормальную реакцию? Почему я должен оставаться здравым и уравновешенным, сохранять холодную голову после утраты? Именно поэтому Зоуи и преследует меня теперь – потому что я так старался позабыть о ней, продолжать жить, словно все может быть нормально. Нельзя позволять моим ранам затягиваться, нельзя позволять Стеф давить на меня, чтобы я позабыл о Зоуи. Раны определяют мою жизнь, отрицать это – значит отрицать, что я когда-то любил Зоуи. Я лишал Зоуи голоса, не позволял ей воздействовать на меня. Не позволял своим ранам предопределять мою судьбу. Но то ограбление напомнило мне: я ничто без своей боли, я ничто без своей ярости, я ничто без своего страха.
Я сажусь перед ее могильным камнем. Зоуи похоронена рядом с родственниками Одетты, между ее бабушкой и дядей.
ЗОУИ СЕБАСТИАН
Вот что гласит надпись на камне. Есть там и даты: она прожила с нами семь лет, три месяца и один день.
Марк и Одетта скорбят по тебе Нам всегда будет тебя не хватать
Этих слов недостаточно, чтобы почтить ее память, теперь я понимаю это, и нам никогда не следует забывать о написанном здесь обещании – ни мне, ни Одетте.
Я не планировал ничего подобного, но в день после первого сеанса с Санте я заметил что-то темное на обочине грунтовой дороги, что-то прячущееся перед пастбищем среди булыжников, выставленных вдоль сточной канавы. Я понял, что это какое-то животное, и остановил машину: вдруг его сбили, и оно еще живо? Может быть, я смогу ему помочь? Я вышел из машины и медленно приблизился, стараясь не спугнуть зверька. Он был довольно большим – больше крысы, но меньше пса. Может, хорек или выдра, какое-то дикое животное. Не знаю почему, но я чувствовал, что это дикое животное, чувствовал его жизненную силу, его отчаянное желание жить.
Но когда я подошел, то увидел обычного домашнего кота. И животное было мертво, в животе зияла огромная рана. Наверное, его сбил мчавшийся на большой скорости автомобиль. Должно быть, оно погибло мгновенно. Зачарованный его телом, я склонился над ним. Кожа с одной стороны раны отошла от мышцы – это зрелище напомнило мне кулинарное шоу, в котором свежевали кролика.
Мне вспомнились ведра с волосами в квартире Пети, и вдруг я все понял. Уже давно у меня не было такого ощущения ясности. Никогда не было. Волосы – архетипический символ витальности, либидо, жизненной силы. Возьмем, скажем, Самсона и Далилу, Рапунцель, Офелию и обрезание волос в качестве ритуального наказания во многих культурах мира. Вот что они делали. Это не просто какая-то мерзость, доказательство их извращенного безумия. Пети – или как бы этих людей ни звали – собирали жизненную энергию, дистиллировали витальность, использовали волосы как талисман от высасывающего жизнь холода того здания. Я почувствовал, как что-то ведет меня по нелегкому жизненному пути, ощутил цель своего шаткого существования. Зоуи знала эту истину с самого начала. Ее попытки собрать волосы привели к успеху – в конце концов она исцелила Одетту. Может быть, сейчас уже слишком поздно, но Зоуи просит меня попытаться. Когда я принял решение, рваная рана, оставшаяся в моей душе после смерти дочери, затянулась, крюк перестал проворачиваться в моем сердце, и я понял, что Зоуи одобрила бы мой выбор.
