В бассейне мне было бы страшно, что я вот-вот стукнусь о бортик головой.
Давай-давай, не останавливайся! – кричит Ульрих. Раз-два, раз-два.
Ноги болят…
Раз-два, раз-два!
Знаю! – кричу я. Проплыви сам такое расстояние, тогда узнаешь, каково это.
Он не слышит. Вот действительно, попробовал бы сам, вместо того чтобы орать «раз-два»…
Облака на небе расходятся, снова сходятся, громоздятся друг на друга.
Как все это красиво! И всё – из воды.
Медузы, облака – все это вода. Раз-два, раз-два.
И я – тоже вода…
Облачные горы становятся все больше. Когда они закроют солнце, цвет воды изменится.
Ты снова засыпаешь, повернись на живот и плыви кролем.
Но я хочу видеть небо. Там, наверху, так красиво – гораздо красивее, чем тут, внизу.
Потом можешь снова перевернуться на спину, а сейчас надо плыть кролем.
Ты должна двигаться дальше.
Делай гребки, плыви осознанно. Сконцентрируйся!
Левая рука, вдох, правая рука, выдох.
Тогда, в его комнате, мы и представить не могли, как все это будет.
Левая рука – вдох, правая рука – выдох.
Обсуждали, воображали, что будет легко.
Левая рука – вдох, правая рука – выдох.
Как детская игра.
Левая рука – вдох, правая рука – выдох.
И вот чем все обернулось.
Левая рука – вдох, правая рука – выдох.
* * *
В последнее время мы с Андреасом встречались в обеденный перерыв в заводской столовой. Среди его коллег никто не хотел есть вместе с ним, а мне не хотелось обедать со своими. В тот день Андреас вел себя как-то странно: рассеянно ковырял яйцо под горчичным соусом, смотрел мимо меня. Вокруг звенели тарелки, ложки и вилки.
– Как там этот придурок?
Так Андреас называл типчика, который норовил схватить меня за попу всякий раз, когда я проходила мимо.
– Как обычно. Я от него уворачиваюсь, но помогает не всегда.
– А ты двинь ему разок.
– Тогда меня тут же с работы выгонят.
Андреас поднял брови.
– Ну и ничего страшного. А то можешь еще жалобу на него накатать.
Я огляделась. Сидевших в столовой никак нельзя было назвать дружелюбными. Надеяться на их поддержку было бы глупо. Я покачала головой.
– Да уж, совет отличный, спасибо. Какая жалоба? Сам подумай, что я в ней напишу?
Андреас передернул плечами.
– Ну, тогда не знаю.
Горчичный соус пах клеем, желток яйца отливал синим, картошка напоминала кашу.
– Самое противное, что он каждый день меня до дома провожает. Иногда я просто убегаю, чтоб отвязаться, но не всегда охота нестись сломя голову. А недавно шел совсем рядом и все время пялился. Даже в подъезд зашел, но наверх подниматься не стал, остался внизу.
– Придурок и есть! Но всему этому скоро, наверно, придет конец.
– В смысле? – спросила я с набитым ртом.
Андреас поднял глаза от тарелки.
– Приходи после смены ко мне, надо поговорить.
– О чем?
Он наклонился вперед и прошептал:
– Не здесь.
Мы убрали за собой грязную посуду и вернулись в цех.
После смены я пошла в Патриотический переулок.
– Ну и холодина тут у тебя, – сказала я вместо приветствия, – а ведь март уже.
– Печка не работает, но хотя бы вода в трубах больше не замерзает. А от холода у меня кое-что есть. – Андреас поднял бутылку водки.
– Совсем уже ку-ку? Это ж крепкий алкоголь!
– Сегодня выпью – пятница же! А с понедельника ни-ни, обещаю.
В последние недели Андреас пил довольно много. Говорил, это оттого, что все вокруг бессмысленно. Я тоже так считала, но связываться с выпивкой охоты никакой не было.
По скрипучим половицам я прошла к дивану и плюхнулась на него. Диван этот был, наверное, старше деда. Всю мебель Андреас подобрал на помойке, некоторые вещи были еще вполне ничего. Вообще-то жить в этом доме было запрещено из-за его аварийного состояния, и он был огорожен. Лестница на второй этаж выглядела впечатляюще: на месте двух ступенек зияла дыра. Забраться наверх можно было, только перепрыгнув через нее, крепко держась за перила. Как ни удивительно, но электричество и холодную воду так и не отключили. Чтобы помыться, Андреас нагревал воду на старой плите. Туалет находился на лестничной клетке между этажами, и им пользовались все жильцы.
Андреаса все это ничуть не смущало: главное, что больше не надо жить вместе с отцом. Свою отдельную квартиру получить можно было только одним путем – если жениться. Но это в планы Андреаса не входило.
Усевшись в плетеное кресло у маленького деревянного столика, он открыл бутылку и налил водку в два стаканчика для яиц.
Я, развалившись на диване, рассматривала прислоненную к стене гитару. Андреас начал учиться на ней играть после того, как его выперли из техникума.
Возле гитары лежала книжка – «1984» Джорджа Оруэлла.
Андреас зажег белую свечку, поставил ее на столик.
– Ты Оруэлла не бросай где попало. Оглянуться не успеешь – окажешься за решеткой.
Он пододвинул мне стаканчик:
– Я как раз об этом и хотел поговорить.
Я выпрямилась, чтобы меньше чувствовать затхлый запах, идущий от дивана.
– О чем, о тюрьме?
Андреас одним движением опрокинул водку.
– Все равно я там окажусь, это совершенно ясно. Вопрос только в том, раньше или позже.
– Ничего и не ясно. Просто нужно не высовываться.
– Ага, только я так не могу, и ты это знаешь.
– Хм…
Переубеждать его бесполезно, это мы уже проходили.
– А просто ждать, когда меня заберут, не хочу. Я уже попробовал, как там, спасибо.
– Так может, в партию вступишь, чтобы тебя в покое оставили?
– Ха! – Андреас присвистнул. – Вот бы папаша мой обрадовался.
Он наклонился ко мне и тихо сказал:
– Есть идея получше. Я собираюсь свалить.
– Что?! – я вздрогнула.
Андреас помолчал несколько секунд, уставясь в пол.
– Да, – сказал он наконец и взглянул мне в глаза.
– Как? Когда?
– Через море.
– Совсем спятил?
– Не спятил.
